— Юрий Семенович, какими критериями должны в первую очередь руководствоваться разработчики ядерного оружия и средств его доставки?

— Два критерия должны учитываться при разработке вооружений. Первый – то, что создается, должно быть высокоэффективным не только сегодня и завтра, но и послезавтра. Ни для кого не секрет, что программа строительства эсминцев США до 2040-х годов исчисляется десятками единиц. Всего их будет 88. В нашей программе только перспективный эсминец проекта «Лидер». Такая же ситуация и с тяжелыми крейсерами, программа строительства которых на сегодняшний день переносится все дальше и дальше, и хорошо, если к 2025 г. будет построен хотя бы один.

Исходя из наших существующих возможностей, прежде всего финансово-экономических, абсолютно очевидно, что создать систему вооружений применительно к флоту, к авиации, к стратегическим ядерным силам в объеме, сопоставимом с Западом и Китаем, будет просто невозможно. Отсюда и тот тезис, который я сформулировал – то, что создается, должно быть максимально эффективным.

Когда мы говорим о существующих вооружениях применительно к стратегическим ядерным силам, то должны понимать, что плохо ли это, хорошо ли это, но так получается, что мы наращиваем группировку, прежде всего, благодаря выполненным ОКР и это наращивание приведет к тому, что может быть к 2030 году эта группировка действительно обновится. Но ситуация очень неоднозначная в том смысле, что на вооружении продолжают стоять старые ракетные комплексы, которые и морально и физически давно уже устарели. К этому добавляются предложения и планы США по модернизации своей ядерной триады. Американцы не занимались этим в течение очень долгого времени. Это процесс не милитаризации, а процесс естественного обновления того, что было заложено 50-60 лет назад. И нет сомнения, что все это будет реализовано.

Именно поэтому те вооружения, которые создаются, должны быть не только максимально эффективными, но и отвечать всем тем вызовам, которые будут предъявляться к данным системам ракетного вооружения через 10-20 лет. Можно ли это предусмотреть? Да. И тому есть подтверждение.

Та программа, которая была заложена в начале 90-х годов – «Тополь-М», которая через 25-30 лет становится все более актуальной не только с точки зрения тактико-технических характеристик, но и адаптации к меняющимся внешним условиям. Мы еще тогда, 25-30 лет назад, смогли правильно спрогнозировать направления развития в данной области, спрогнозировали потенциальные вызовы. И на сегодняшний день это действительно современное вооружение, которое будет оставаться таковым еще не один десяток лет.

— Под будущими угрозами и вызовами вы подразумеваете развитие системы национальной противоракетной обороны США?

— Национальная ПРО США включает как наземную составляющую, так и морскую, и все, что связано с ЕвроПРО, которая объединяется в единую систему. Это – вызов. Никуда от него не деться. Не нужно преувеличивать его возможности, но и недооценивать его тоже было бы неправильным.

Второй вызов – Prompt Global Strike, глобальный удар. Вроде бы это все «игры», но тем не менее недооценивать его тоже нельзя. Третья составляющая – мы знаем, что Х-37 отработал уже 720 дней на околоземной орбите. Он занимался тем, что связано с его адаптацией к таким условиям. Перед Х-37В ставились определенные задачи, и недооценивать их значение нельзя. Это те выводы, которые мы должны сделать, ориентируясь на перспективные вызовы и с которыми не считаться нельзя.

— Все эти вызовы были учтены при разработке и серийном производстве МБР PC-24 «Ярс»?

— Да, это и PC-24 «Ярс» и его модернизация, которая в ближайшие месяцы будет испытана, которая повышает эффективность в разы. Все это – в общем тренде обеспечения адаптации того, что мы делаем, к новым меняющимся условиям для того, чтобы наши ракетные комплексы не просто сохраняли свою значимость, но и продолжали оставаться эффективными в новых меняющихся условиях.

— Мобильная составляющая в составе существующей группировки РВСН, в частности ПГРК «Тополь-М» и ПГРК РС-24 «Ярс», позволяет обеспечить надежный потенциал ответного удара даже в самых неблагоприятных условиях обстановки и с учетом тех тенденций, о которых вы сказали по развитию возможностей ПРО у США?

— Для меня это было очевидно и 10 лет назад. Сейчас это подтверждается развитием событий и теми вызовами, о которых я сказал выше. Единственной стратегией, пусть и самой неблагоприятной, является для нас стратегия потенциального сохранения возможности нанесения ответного удара. Все остальное – упреждающий ли удар или ответно-встречный – это надуманная стратегия абсолютно. А вот эти две крайности: упреждающий и ответный удары, являются дополнениями друг друга.

Если вы в ответном ударе обеспечиваете возможность нанесения противнику невосполнимого ущерба, то во встречном ударе вы это будете делать гарантированно. Весь опыт того, что связано с развитием нашего государства, свидетельствует о том, что на нас в подавляющем большинстве случаев нападали. Это было и во времена Наполеона, и во времена Второй мировой войны. Но я считаю, что мы должны создавать вооружения, которые бы обеспечивали гарантированную возможность нанесения ответного удара. Единственным способом на сегодня обеспечить гарантированный ответный удар является создание условий неопределенности положения ракетных комплексов. Это можно реализовать только за счет мобильности. В любом случае это та составляющая, которая должна быть определяющей в ответном ударе, потому что живучесть стационарных комплексов в ответном ударе практически нулевая.

А что касается быстрого глобального удара, то по замыслу он осуществляется с территории США, и если эта концепция не претерпит изменений, то время подлета тех средств, которые будут использованы, не очень короткое. И задача здесь будет заключаться не столько в обеспечении своевременности реакции, сколько в своевременности уведомления о таком ударе. Это тоже самостоятельная область деятельности, которой нужно заниматься. И на сегодняшний день с учетом тех вызовов, о которых я сказал, очевидно, что в соревновании между ресурсом временным, который отводится защищающейся стороне, с одной стороны, и принятием решения об обеспечении возможности применения в ответном ударе средств, с другой стороны, не в пользу последних.

Тот временной ресурс, который нам дается, все время сжимается. Раньше это была территория США, это «Минитмены», это 25-30 минут времени, теперь – это территория Великобритании, крылатые ракеты подводных лодок с их массированным ударом даже в неядерном исполнении. А с учетом того, что те средства ЕвроПРО, которые размещаются сейчас на территории Польши и Румынии, могут быть использованы в качестве средств нападения – так это вообще минуты, которые нам отводятся для задействования механизма ответного удара.

Высшее руководство России должно сделать соответствующие выводы с точки зрения стратегии развития тех средств, которые обеспечивают национальную безопасность государства.

— Правильно ли была выбрана стратегия, что ПГРК «Тополь-М» – это моноблок, где применяется ядерный боеприпас повышенной мощности, который может поражать особо важные площадные цели, а также заглубленные командные центры и пункты управления противника, а ПГРК РС-24 «Ярс» – где, соответственно, несколько ядерных боевых блоков меньшей мощности, но которые за счет реализации принципа индивидуального наведения обеспечиваются высокой точностью поражение назначенных целей. Вот такое сочетание правильное?

— Это абсолютно правильно, потому что одно дополняет другое. Есть высокозащищенные цели, которые в номенклатуре целей являются объектами для потенциального поражения. Есть площадные объекты, у которых уровень защищенности очень низкий, и там не нужен большой эквивалент. Поэтому совокупность и того и другого оправдана, что, кстати, реализовано и на американском «Минитмене». Там есть моноблочная головная часть, есть разделяющаяся головная часть. Они разных эквивалентов естественно.

Идеология по потенциальному поражению объектов одинакова и у них, и у нас. Когда мы говорим о возможной номенклатуре типов боевого оснащения с точки зрения мощности ядерного боеприпаса, имеются в виду возможности для очень широкого спектра боевого планирования для того, чтобы действительно был инструмент, который позволял бы решать задачу по нанесению противнику невосполнимого ущерба – поражению административно-промышленных и военно-промышленных целей разного класса защищенности.

— А какова ваша оценка вклада боевого железнодорожного ракетного комплекса (БЖРК) в потенциал ответного удара?

— БЖРК с точки зрения ответного удара – это надежное средство, которое из всех мобильных средств наземного базирования обладает наибольшей живучестью. И это понятно с учетом размеров территории Российской Федерации. Учитывая, что БЖРК передвигается между различными позиционными районами, которые могут располагаться на огромном удалении друг от друга, находясь в пути, и имеет возможность обеспечить пуск с любой точки маршрута, то получается, что возможности боевого планирования позволяют настолько широко использовать территорию РФ, что бороться с этим типом оружия в современных условиях практически невозможно. Объективно – это дорогое оружие, но безопасность государства важнее.

Приходится с сожалением констатировать, что Министерство обороны придерживается другого мнения.

— По ракетному комплексу РС-26 «Рубеж» можно что-то сейчас подробнее сказать?

— По нему ведутся работы. Это ракетный комплекс, который классифицирован как комплекс с межконтинентальной баллистической ракетой, поскольку была продемонстрирована дальность в соответствии с договором с существующими международно-правовыми обязательствами России. Вопросов к нему нет. Все МБР, и «Минитмен», и ракеты предыдущих поколений, могут стрелять на ту дальность, которая попадает в диапазон дальности по Договору РСМД. Ну а политическая составляющая, я имею в виду то, что сейчас делается в Конгрессе США, чтобы сломать Договор о РСМД, – это недальновидная позиция людей, которые живут одним днем. То, что было сделано в 1987 году – это достижение цивилизации, и возвращаться вспять просто недальновидно.

— Недавно был осуществлен очередной успешный запуск БРПЛ «Булава». С позиций прошедшего времени, с учетом той прошлой кампании в прессе против этой ракеты, применение твердотопливных МБР для новых ракетоносцев класса проекта 955 «Борей» все-таки оправдано?

— Те разговоры в открытой печати, которые были, пусть остаются на совести тех людей, которые публиковали там эти материалы. Я считаю, что на страницах открытой печати говорить на данную тему не просто непрофессионально, а противоречит тем нормам, установкам, которые гласно и негласно существуют среди профессионального сообщества. В целом можно сказать, что комплекс «Булава» на сегодняшний день – это самый современный, самый совершенный комплекс среди ракетных комплексов подводного класса в тех условиях потенциального применения, для которых он был спроектирован. Вот эту часть все всегда опускают, поскольку она абсолютно закрытая. Последний пуск подтвердил тактико-технические характеристики, которые предъявлялись к этому комплексу.

Сказать, что все замечательно с точки зрения тех производственных проблем, которые существовали, до сих пор нельзя. Связано это с технологической дисциплиной и не более того. Мы проводим огромную работу в этом плане. Но лишний раз подтверждается тот факт, что те проектные решения, которые были заложены в «Булаву» и которые были продемонстрированы в процессе летных испытаний, на сегодняшний день не претерпели никаких изменений.

— Какова, по вашему мнению, дальнейшая судьба Договора по сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений СНВ-3?

— По СНВ-3 сейчас ситуация такова, что большое значение имеет политическая составляющая. В феврале 2018 года мы должны будем проинспектировать выполнение обязательств по ограничению количества боезарядов и носителей ядерного оружия. Насколько мне известно, и американская сторона, и российская сторона гарантировано обеспечат выполнение этих обязательств. Но развитие событий за океаном будет отражаться и на данном процессе. В целом российская и американская стороны выполняют свои обязательства.

Относительно того, можно или нельзя сокращать уровни ядерных вооружений дальше, я убежден, что для того, чтобы не нарушать этот хрупкий баланс, связанный, с одной стороны, с обеспечением национальной безопасности, а с другой стороны, чтобы это имело рациональный характер, сокращение ядерных боезарядов до уровня 1000-1200 единиц возможно абсолютно безболезненно. Но вместе с тем нельзя не оглядываться на тот факт, который зафиксирован сейчас в Договоре СНВ-3, по увязке количества и носителей и ядерных зарядов с вопросами развития систем ПРО.

Здесь речь идет не столько о вопросах опасения того, что связано с противоракетной обороной, сколько о психологическом аспекте, который влияет на общественное мнение. Для современных межконтинентальных баллистических ракет те системы противоракетной обороны, будь то национальная наземная ПРО США или система ПРО морского базирования Aegis, не представляют абсолютно никакой угрозы. Все современные МБР выполнены таким образом, и это было заложено еще 20 лет назад, что активный участок траектории настолько короткий, что когда ракета его завершает, реакции системы ПРО все еще нет. У нас есть огромный временной резерв, а после того, как мы закончили активный участок, сразу начинается создание сложных баллистических целей с сотнями и тысячами ложных элементов, и никаких противоракет для всего этого многообразия просто нет.

Но вместе с тем создание противоракетной обороны наземного базирования на Европейском континенте чревато последствиями, о которых я уже сказал – ни с точки зрения противоракетной обороны, а с точки зрения конвертации в средства нападения. Это может быть серьезным аргументом при решении вопросов о выходе или невыходе из договорных ограничений о создании каких-то систем на другой основе.

— Вы посвятили свою жизнь созданию ракетно-ядерного щита нашей страны. Сейчас, в сложных геополитических условиях, когда обостряется глобальная конкуренция, растет уровень противостояния, на нашу страну оказывается давление, этот щит – это гарантия безопасности России на ближайшие 40-50 лет?

— При всем парадоксе Манхэттенского проекта и нашей программы в СССР, когда создатели испытывали муки морального толка, именно это оружие привело к тому, что в течение 70 с лишним лет мы не являемся свидетелями очередной войны мирового масштаба. Региональные конфликты были, есть и будут. А мировых войн в течение столь длительного периода времени нет только благодаря ядерному оружию. Когда мы говорим о мировых войнах, мы вольно или невольно за этим рассматриваем участников, которые являются лидерами мирового могущества, прежде всего военного и, конечно, экономического.

В этом смысле ядерное оружие будет сохранять свою актуальность до конца ХХI века, а может быть и дальше до тех пор, пока не появятся какие-то системы, которые будут обладать еще более разрушительными возможностями с точки зрения создания такого потенциального барьера, страха в отношении его использования, который не позволит людям двигаться в направлении Третьей мировой войны. Так что ракетно-ядерное оружие – гарант мира на очень многие десятилетия.