Константин БОГДАНОВ

Названная сумма, именуемая в Соединенных Штатах «бюджетом национальной обороны», делится на три части. Основная из них – это непосредственно бюджет Министерства обороны США (статья 051): $686 млрд., из которых $69 млрд. – финансирование зарубежных операций (OCO). Еще около $21,8 млрд. – это оборонные расходы Министерства энергетики США по ядерно-оружейному комплексу (статья 052), остальное относится к «деятельности оборонного назначения прочих ведомств» (статья 053).

Заметим, что в эти цифры не входят социальные выплаты более чем 20 млн. ветеранов Вооруженных Сил США: еще около $200 млрд., из которых 87% – оплата медицинских расходов и компенсации за потерю трудоспособности.

Когда говорят о «беспрецедентности» роста американских военных расходов на 2019 г., надо понимать горизонт подобных умозаключений. Действительно, перед нами очень крупное повышение трат, но заметно оно исключительно по сравнению с периодом второго президентского срока Барака Обамы, при котором американским военным устроили жесточайший секвестр. При этом даже в абсолютных номинальных значениях рекорд не поставлен: уровень 2010-2011 гг. был пусть всего на несколько миллиардов, но выше. Если же учесть инфляцию доллара, то будет видно, что рост военных расходов США в реальном выражении, начавшийся в 2016 г., не отыграл с тех пор и половины того мощного снижения (на четверть), что произошло перед этим в 2012-2015 гг. (см. таблицу 1).

Тем не менее следует констатировать перелом тренда: США вступают в новую фазу военного строительства. Преодолев дорогостоящие последствия «глобальной войны с террором» и усвоив уроки афганской и иракской кампаний, Вашингтон готовится запустить новый цикл модернизации Вооруженных Сил. Изменившийся внешнеполитический контекст, характеризуемый периодом «новой холодной войны» с Россией и нарастающими (что предсказывалось еще с 1990-х годов) глобальными противоречиями с Китаем, определяет этот цикл лишь частично.

Одним из несущих элементов нового закона стало изменение Национальной стратегии обороны (NDS), сделанное в конце 2017 г. Этот документ впервые со времен окончания «холодной войны» сообщил, что у США появились могущественные противники (Китай и Россия – так называемые «державы-ревизионисты»), бросающие вызов американскому лидерству в мире и намеревающиеся в одностороннем порядке расширять и структурировать свои сферы влияния, подрывая союзы, планы и ценности США. В соответствии с этим видением, в июле 2018 г. американские законодатели без обиняков говорили, что законопроект должен быть сориентирован на противодействие растущим угрозам со стороны этих двух стран.

Соответственно, изменения концептуального руководящего документа будут отражаться и на практической реализации военного строительства. Так, например, закон прямо требует провести полномасштабную ревизию приоритетов и задач видов Вооруженных Сил и соотнести их с «картиной мира», изложенной в NDS.

Американские военные отказываются от сокращений, характерных для начала 2010-х годов, и продолжают планомерно наращивать личный состав. Общая численность военных вырастет на 15600 человек (+1,2%), при этом предельная разрешенная численность Армии США составит 487,5 тыс. человек, флота – 335,4 тыс., ВВС – 329,1 тыс., Корпуса морской пехоты – 186,1 тыс.

Общепопулистский стиль президента Дональда Трампа вошел в согласие с продолжающимся разворотом федерального правительства в сторону военной машины США. Так, с 1 января 2019 г. на 2,6% повышается базовое денежное довольствие военнослужащих. Это самый высокий показатель с 2010 г. (+3,4%), с 2011-го он плавал в пределах 1,0-2,1%. Несмотря на очевидный рост, это всего лишь выполнение бюджетного целевого ориентира в виде погони за инфляцией, которая начала повышаться в последние 2-3 года, вслед за нормализацией ситуации в экономике. Тем не менее заметим, что 15-20 лет назад ежегодные темпы роста выплат военным составляли в среднем 4-5% в год, а еще 10 лет назад – 3-4%. Для наиболее массовых категорий военнослужащих повышение будет выглядеть примерно следующим образом: рядовой состав с низкой выслугой получит дополнительно около $600-700 в год, а квалифицированный сержантский состав и младшие офицеры – до $1000-1300.

Плановые закупки Пентагона носят длительный характер, и по ключевым программам практически не создают конфликтов. Поставки самолетов пятого поколения F-35, а также кораблей и подлодок для флота не встретили серьезных возражений. Из числа предложенных мероприятий наиболее интересен призыв максимально быстро разработать средства для прикрытия войсковых порядков от высокоточных крылатых ракет вероятного противника.

Дональд Трамп пришел в Белый дом с амбициозными планами по увеличению численности и боевого оснащения Вооруженных Сил. В частности, с планом увеличить число боевых кораблей во флоте с 308, как было определено при Обаме, до 355 единиц. Однако и без активности Трампа американские военные сформировали еще к 2014-2015 гг. достаточно мощное лобби, противодействующее не только дальнейшим сокращениям военных расходов, но и создающее атмосферу нетерпимости к сохранению сложившегося положения. Особенно в этом плане старались ВВС и авиация флота, регулярно разворачивавшие на слушаниях в Конгрессе апокалиптические картины утраты боеспособности и беспрецедентного падения числа боеготовых машин из-за урезания средств на их обеспечение и боевую подготовку.

Еще одним игроком на этом поле с самого начала 2010-х годов был ядерно-оружейный комплекс, первым попавший в опалу у администрации Обамы, решавшей в первую очередь финансовые задачи (это видно и по руководящим документам того времени, особенно в области ядерного планирования) и, по сути, подталкивавшей США к новому изводу «дешевой империалистической политики».

Несмотря на то что «прилив поднимает все корабли», основная борьба все-таки разворачивается вокруг программ стратегических вооружений как наступательных, так и оборонительных. Этому есть целый ряд объяснений, начиная с масштабности и дороговизны таких проектов и заканчивая различиями во взглядах на стратегическую стабильность среди американского истеблишмента.

Однако не подлежит сомнению, что США входят в новый цикл совершенствования своих ядерных сил. Предыдущий период, в основном завершенный в 1980-е годы, привел к развертыванию текущих боевых средств, главными среди которых остаются БРПЛ Trident II. Это основа стратегических сил сдерживания, выполняющая не только задачи ответного удара, но и, в силу высокой точности, обладающая и контрсиловыми возможностями. Снятие с дежурства МБР Peacekeeper (MX) позволило углубить программу модернизации ракет Minuteman III (в части установки боеголовок и элементов высокоточной системы наведения).

Но эта система ракетного оружия уже устаревает. В 2020-е годы США, безотносительно внешней обстановки, должны форсировано завершить программы по новым образцам техники и вооружения для стратегических сил. И если Trident II на первых порах, как минимум до 2042 г., сохранится (хотя и пройдет модернизацию с продлением жизненного цикла по версии D5LE), то его носителями станут новые субмарины типа Columbia – взамен ракетоносцев Ohio. Minuteman III, в свою очередь, уступит место новой МБР наземного базирования (создается по проекту GBSD – Ground-Based Strategic Deterrent), а на стратегических бомбардировщиках появится новая крылатая ракета LRSO (Long Range Stand Off Weapon). Также обещан новый бомбардировщик B-21 Raider на замену всем трем имеющимся машинам (B-1B, B-52 и B-2). В действующих планах – вернуть на флот и новую ядерную крылатую ракету большой дальности взамен снятых с вооружения Tomahawk TLAM-N.

Модернизация конца «холодной войны» дала США огромную фору на старте «постбиполярного» мира, однако в данный момент основные конкуренты уже уходят вперед. Россия с конца 1990-х годов запустила цикл переоснащения своих ядерных сил (БРПЛ «Булава», МБР «Тополь-М» и «Ярс», крылатые ракеты Х-101/102), и на данный момент он подходит к завершению: после перестройки «скелета» несущей конструкции СЯС РФ запущены работы по перспективной технике, в том числе гиперзвуковой. Китай резко нарастил технологические возможности своих стратегических вооружений, создав несколько классов мобильных твердотопливных ядерных ракет, в том числе достигающих территории США, а также создал высокоточные ракеты средней дальности и поставил на боевое дежурство новые ПЛАРБ. Поэтому наращивание американских усилий на этом направлении было неизбежно, и мы видим, что сейчас для этого готовится юридическая почва.

В частности, в этом разрезе следует воспринимать и аккуратно сформулированное требование изучить возможности «увеличения времени президентского решения при применении ядерного оружия». Проще говоря, в США пересматривают баланс времени на принятие решения об ответно-встречном ударе на основании сигнала системы предупреждения о ракетном нападении (в оригинальном варианте, вычеркнутом из итогового документа, ситуация описывалась прямолинейно). Это может свидетельствовать о начале масштабной перестройки системы боевого управления ядерными силами США.

Точкой активного приложения усилий остается тема ПРО. Решение о создании ограниченной системы защиты национальной территории Соединенных Штатов было принято в середине 1990-х, после серии переговоров с Россией о разграничении систем стратегической ПРО и ПРО театра военных действий. Закономерным итогом этого решения стала денонсация Договора по ПРО в 2002 г. и развертывание работ по созданию многослойной масштабируемой системы, компоненты которой размещаются как на территории США, так и за рубежом, в том числе в непосредственной близости от районов возможного старта ракет.

Еще один проблемный аспект, всплывший в законе прошлого года. Очередная северокорейская тревога тогда включила усилия лоббистов построения ПРО, и в итоге в документ попала статья, позволяющая Агентству по ПРО (в случае аргументированного доказательства такой надобности в общем плане создания ПРО страны) разрабатывать средства перехвата космического базирования – впервые с момента отказа от идеи орбитальных перехватчиков в начале 1990-х. В текущей версии это предложение усилено: из него исключены условные наклонения, а волюнтаризм директора Агентства в этом вопросе ограничен. Более того, появилась и еще одна, куда более расплывчатая статья, посвященная средствам перехвата баллистических ракет на активном участке траектории. В ней упоминаются высотные БПЛА с лазерами и кинетические перехватчики «воздух-воздух» и «поверхность-воздух» (морского базирования). Продемонстрировать перехват приказано к концу 2021 г.

Закономерное переключение интереса с систем перехвата на терминальной фазе траектории (территориального прикрытия) и систем перехвата на среднем участке показывает логику, в которой США видят развитие своих вероятных противников. Создание плотной системы ПРО против России в данный момент ведущими специалистами считается нереалистичным из-за масштабов возможного ответного удара и массового применения РГЧ ИН со сложными комплексами средств преодоления ПРО. Стоимость такой системы абсолютно неподъемна, ее поддержание в рабочем состоянии будет стоить слишком дорого, при этом стопроцентных гарантий она все равно не даст.

Вместе с тем акцентуация на перехвате на активном участке траектории, где ордер боеголовок и средств противодействия еще не выстроен, а ракета представляет собой плотно упакованное единое целое, показывает, что задача перехвата единичных пусков «стран-изгоев» уже не является достаточной. Это, с одной стороны, создает угрозы для российских и (в первую, пожалуй, очередь) китайских стратегических сил, однако одновременно демонстрирует и то, что в модели угроз Вашингтона присутствует и постепенное технологическое совершенствование ракетной техники третьих стран.

Успехи Ирана и особенно КНДР явно подстегнули работы в этой области, пока данные страны не выставили «в поле» средства, достигающие континентальной территории Соединенных Штатов и оснащенные РГЧ ИН. Однако США готовятся жить в условиях полицентрического ядерного мира, в котором ПРО уже не проклятый и забытый «дестабилизатор», а рабочий инструмент безопасности. Пока еще только предстоит осознать, как это отразится на стратегической стабильности сверхдержав и насколько подтолкнет новую гонку наступательных вооружений.

В полной мере стал виден план грандиозной перестройки информационных средств космического базирования. Постепенное старение имеющихся у США спутников СПРН накладывается на уже давно требуемое развертывание новых средств орбитального наблюдения, в том числе для обеспечения работы перспективной системы ПРО.

В последнее время дополнительный стимул это направление получило из-за активной разработки в России и Китае ракетно-планирующих систем с гиперзвуковыми боевыми блоками. Этот вид боевых средств из-за относительно низкой траектории полета чрезвычайно плохо детектируется наземными радарами раннего предупреждения, ориентированными на работу по высотной части траектории баллистических объектов.

Поэтому создание современной архитектуры информационных средств предупреждения и целеуказания без активного развития космического эшелона уже не представляется возможным. Вероятно, мы стоим на пороге существенной активизации работ в этом направлении, до того шедших совершенно неудовлетворительно: разработка систем STSS и PTSS в разные годы была остановлена, а спутники SBIRS разворачивались с существенным отставанием от графика, и с начала 2018 г. их программа заморожена в пользу создания перспективных ИК-средств наблюдения («более простых и имеющих большую боевую устойчивость», по заверениям руководства ВВС США).

Вместе с тем нельзя не отметить, что при сохранении общей воинственной риторики, Вашингтон достаточно выверено подходит к формулировкам соответствующих законов. Особенно это касается области контроля над вооружениями, которая до сих пор, несмотря на не самый благоприятный политический климат, считается в США ключевой платформой для взаимодействия с Россией.

Так, статья, касающаяся претензий к России по поводу исполнения Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД), несмотря на содержащееся там требование определиться с тем, продолжает ли Вашингтон исполнять это соглашение, не содержит никаких прямых упоминаний о необходимости симметричного военно-технического ответа.

В 2017 г., в процессе работы над военным бюджетом года текущего, предлагалось изучить возможность быстрой разработки ракет средней дальности наземного старта (сначала без уточнения класса, потом было включено определение «крылатых»). На данный момент по этой части имеется только отсылка к положениям 2016 г. о необходимости создать оборонительные системы театра военных действий, а также на случай обострения разработать планы контрсиловых ударов по системам-«нарушителям», чтобы исключить их применение. Отсылка к планам по новой крылатой ракете глубоко «закопана» в перекрестные ссылки на уже принятые ранее документы.

При этом в сенатской правке черновика исчезли радикальные меры – наподобие предложения считать договор автоматически не действующим спустя год после принятия закона, если только президент не подтвердит возвращение России к соблюдению режима соглашения. В итоговой версии содержится лишь перекладывание оценки соблюдения Москвой договора на президента США с требованием предоставить к январю 2019 г. отчет профильным комитетам Конгресса.

Также устранена попытка увязать возможное продление Пражского договора о СНВ с поступлением от России добросовестно составленного отчета о том, подпадают ли новые стратегические наступательные средства (к таковым в законе отнесены МБР «Сармат», КР «Буревестник», АНПА «Посейдон» и гиперзвуковой РК «Авангард») под действие договора. Статья отредактирована так, что президенту США строго вменяется провести диалог с Москвой по этой теме, но никаких взаимосвязей итогов этого общения с продлением Пражского соглашения не установлено.

При этом следует отметить, что в обоих случаях (с договорами СНВ и РСМД) администрация Трампа присылала в Конгресс формальные протесты, указывая на то, что президента ограничивают в его конституционных полномочиях. Впрочем, при работе над законопроектом Белый дом присылал такие жалобы на Капитолийский холм чуть ли не каждую неделю.

Некоторые внутренние вопросы также обставлены дополнительными ограничениями. После разрыва Совместного всеобъемлющего плана действий по иранской ядерной программе и недавнего острого кризиса в отношениях с КНДР, не следует удивляться тому, что в бюджетном документе появляются дополнительные уточнения о том, что «ничто из изложенного в настоящем законе не может толковаться как разрешение использовать силу против Ирана или Северной Кореи».

В целом следует заключить, что, несмотря на рост количественных показателей, бюджет 2019 г. носит эволюционный характер. В нем отражается старт перспективных военных программ США и выправление перекосов предшествующих сокращений. «Вторым темпом» играется тема текущей внутренней конъюнктуры, связанной с попытками Конгресса максимально лишить нынешнюю президентскую администрацию свободы маневра – в данном случае, в области оборонной политики. Борьба бюрократий ветвей власти потенциально способна создать массу проблем ритмичному функционированию государственного аппарата, однако даже в столь сложных условиях сложившийся консенсус не ставит под сомнение исполнение ключевых программ военного строительства США.

Крупной проблемой видится устойчивость государственного финансирования в среднесрочном периоде. Характерно, что наращивание военного бюджета вызывает критику в Соединенных Штатах, в том числе и со стороны бывших высокопоставленных военных – включая, например, адмирала Майкла Маллена, служившего при президенте Обаме главой Объединенного Комитета начальников штабов. Основным аргументом представляется раздувание государственных расходов, что ведет к расширению бюджетного дефицита и, как следствие, наращиванию госдолга. На данный момент плановый дефицит бюджета США на 2018/2019 финансовый год составляет $985 млрд. Это уже вдвое больше показателя времен массовых секвестров на втором сроке Обамы и втрое-вчетверо больше типичных значений середины 2000-х годов.

Однако дальнейшее затягивание дорогостоящей модернизации американских Вооруженных Сил, еще 10-15 лет назад считавшихся самыми современными в мире, более невозможно. США входят в новый цикл высоких военных расходов, который займет как минимум все 2020-е годы. Высокий уровень трат на обновление боевых средств и совершенствование структуры Вооруженных Сил будет поддерживаться вне зависимости от реального наполнения военно-политических конфликтов с Россией и Китаем. В данный момент конъюнктура благоприятствует, позволяя обосновать запуск мотора военных расходов и компенсировать резкое их сокращение, начатое после глобального финансового кризиса конца 2000-х. Однако до завершения реализации основных программ перевооружения (стратегические ядерные силы, авиация пятого поколения) никакие вероятные «разрядки» не переломят эту тенденцию.

Константин БОГДАНОВ – научный сотрудник Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН