Василий КАШИН

Изменения в китайской военной организации естественным образом следуют за изменениями в китайской экономике, социальной сфере, демографии. Огромные сдвиги во всех этих сферах, произошедшие с начала политики реформ в 1978 г., повлекли за собой изменение вектора внешней и внутренней политики, поставили перед китайским государством и его Вооруженными Силами совершенно новые задачи.

В конце 1970-х – начале 1980-х гг. Китай имел отсталую автаркическую экономику, основанную на сельском хозяйстве. Более 80% населения страны проживали в деревне, которая служила неисчерпаемым источником дешевой рабочей силы. Страна была обеспечена практически всеми видами ресурсов. Чистым импортером нефти Китай стал лишь в 1993 г., импорт природного газа (в виде СПГ) начался только в 2006 г., чистым импортером угля (по итогам года) Китай стал в 2009 г.

С момента образования КНР в 1949 г. и до нормализации отношений с СССР в 1989 г. основной задачей китайских Вооруженных Сил было обеспечение территориальной целостности страны и безопасности ее правящего режима перед лицом угрозы со стороны сверхдержав.

Вплоть до конца 1970-х гг. китайская военная политика базировалась на важнейшем тезисе Мао Цзэдуна о неизбежности Третьей мировой войны. Постепенный отход от этого положения был начат Дэн Сяопином с началом политики реформ в 1978 г., и полностью отказаться от этого указания великого кормчего он смог лишь к середине 1980-х гг.

Народно-освободительная армия Китая готовилась, при помощи многомиллионного народного ополчения, отражать наступление на КНР одной из сверхдержав. Для этого строилась многочисленная (более чем пятимиллионная), преимущественно сухопутная армия, поддерживаемая многочисленными, но плохо оснащенными ВВС, где основным боевым самолетом вплоть до середины 1990-х оставался знаменитый истребитель J-6 – лицензионная копия советского МиГ-19.

Главной задачей флота был срыв ожидавшейся стратегической десантной операции вероятного противника – в его строительстве внимание уделялось, прежде всего, силам береговой обороны, соединениям ракетных и торпедных катеров, примитивных дизель-электрических подводных лодок (советского проекта 633 и его дальнейшего развития), а также многочисленных, технически простых патрульных катеров и десантных кораблей для защиты интересов Китая в территориальных спорах в прилегающих морях.

До 1971 г. самыми крупными надводными боевыми кораблями китайских ВМС были переданные Советским Союзом в 1950-е гг. четыре эсминца предвоенного советского проекта 7. Интересно, что если в нашей стране все «семерки», бывшие своего рода символом советского ВМФ в Великую Отечественную войну, были разрезаны на металл, то китайцы сохранили три корабля из доставшихся им четырех. Два из них находятся в музеях истории флота, один – в Даляньском военно-морском институте. Лишь в 1970-е гг. началось постепенное строительство несколько более крупных кораблей – эсминцев проекта 051 («Люйда»), основанных на советском проекте 56.

Слабая экономическая и технологическая база исключала для КНР возможность конкуренции с другими постоянными членами СБ ООН в сфере ядерных вооружений. Пекин сознательно отказывался тогда от такого соперничества и придерживался стратегии т.н. «минимального сдерживания». Китайские ядерные силы должны были обладать способностью нанести по противнику гарантированный ответный удар, поразив лишь минимальное количество целей – крупных городов. Считалось, что такой угрозы будет достаточно, чтобы удержать другие державы от ядерной агрессии или ядерного шантажа в отношении Китая.

К началу 1980-х гг. Вторая артиллерия (стратегические ракетные войска НОАК) имела на дежурстве лишь две МБР DF-5, способные поразить континентальную территорию США, и в пределах пары десятков ракет DF-4, способных поражать крупные города в европейской части СССР. Угроза со стороны Китая была одним из главных обоснований для существования дорогостоящей системы ПРО Москвы – в отличие от американской атаки, китайскую она с некоторой вероятностью могла сдержать.

С конца 1970-х гг. приоритетом китайской внешней политики стало обеспечение благоприятных условий для экономического рывка. После сближения с США в 1970-е, в 1980-х гг. Пекин начал переговоры по нормализации отношений с СССР. Эта цель была достигнута к 1989 г., а уже в 1990 г. были заключены первые двусторонние контракты в сфере ВТС. Китайская экономика тогда отличалась высокой взаимодополняемостью с экономиками развитых стран. После нормализации отношений с Вьетнамом в 1990 г. возникновение вооруженного конфликта, даже локального, стало оцениваться как крайне маловероятное событие.

С распадом СССР Китай потерял единственного серьезного сухопутного потенциального противника. Россия не хотела и не была способна содержать сопоставимую с советской группировку войск на Дальнем Востоке. В 1997 г. Китай и четыре бывших советских республики (Россия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан) подписали соглашение о сокращении и ограничении численности войск в стокилометровой полосе вдоль границы – теперь там можно было держать не более 100 тысяч человек. Другой крупный сухопутный противник Китая – Индия, был отделен от него непроходимыми горами.

Китай 2010-х гг. является, во многих отношениях, полной противоположностью Китаю 1970-х. Это страна, давно не обеспечивающая себя основными ресурсами: в 2014 г. КНР стала крупнейшим импортером жидких углеводородов, при этом доля импортной нефти в китайском потреблении превышает 60%. Китай импортирует более 80% железной руды, потребляемой его гигантской металлургической промышленностью, и почти весь потребляемый своей индустрией лес. Высокими темпами растет импорт угля, природного газа, продовольствия, цветных металлов.

Китай постепенно превращается из промышленного придатка в полноценного конкурента индустриально развитых стран. Численность рабочей силы в КНР сокращается с 2012 г., зарплаты растут. В сочетании с растущим импортом сырья это означает, что у низкотехнологичных отраслей китайской промышленности уже нет возможности успешно конкурировать на мировом рынке за счет низкой цены. Производственные мощности этих отраслей мигрируют в более бедные азиатские страны (Индонезия, Вьетнам, Камбоджа).

Выживание правящего в КНР политического режима зависит от его способности повторить успешный экономический опыт Японии и Южной Кореи. Это значит, что страна должна превратиться в крупного экспортера технически сложной продукции, выпускаемой (в отличие от нынешней ситуации) под китайскими брендами, главным образом из китайских компонентов и на основе китайских технологий. Выполнение данного условия повлечет за собой потрясения для мировой экономики невиданных ранее масштабов.

Даже выход Японии и Южной Кореи в число индустриальных лидеров в 1970-е гг. был катаклизмом глобального масштаба. Целые отрасли промышленности в США и Западной Европе в это время вошли в период затяжного кризиса, из которого уже не смогли выбраться. Упадок Детройта, возникновение и постепенное расширение знаменитого американского «ржавого пояса», жители которого помогли недавно прийти к власти Дональду Трампу, берут начало в тех же событиях.

Однако Япония и Южная Корея по сравнению с Китаем – маленькие страны, к тому же, в 70-80-е гг. ХХ века в военно-политическом отношении они находились, по существу, в вассальной зависимости от США. Последнее обстоятельство не могло не облегчить и координацию экономических политик. Китайское правительство подчеркнуто самостоятельно в своих действиях, а возможности Соединенных Штатов по влиянию на него весьма ограничены. Попытка навязать Китаю удобный для США формат взаимодействия, в котором КНР была бы отведена роль «привилегированного младшего партнера» в рамках так называемой концепции G2, провалилась.

Серьезнейшее столкновение интересов Китая и Соединенных Штатов предопределено, причем воспринималось как неизбежное и во времена президентства Барака Обамы. Особенностью администрации Дональда Трампа является не сам курс на конфронтацию с Китаем – он проводился к моменту выборов уже много лет. Но Трамп, в отличие от Обамы, увязшего в кризисах на Ближнем Востоке и в Восточной Европе, намерен противостоять Пекину в более жестком наступательном «рейгановском» стиле.

В значительной мере это противостояние будет происходить за пределами региона Восточной Азии. Китай нуждается в иностранном сырье и технологиях, а также стремится расширять рынки сбыта своей продукции. Для этого страна с 2004 г. огромными темпами наращивает прямые инвестиции за рубеж. К настоящему времени накопленные китайские прямые инвестиции в различных странах мира превышают $700 млрд.; значительная их часть приходится на развитые рынки, где китайцы приобретали технологические компании, такие как шведский автопроизводитель Saab или американский производитель авиационных поршневых моторов Continental Motors.

Вместе с тем значительные ресурсы направляются в нестабильные страны Африки, Ближнего Востока и Латинской Америки. Китай все чаще вынужден задумываться об обеспечении безопасности своих инвестиций и многочисленных колоний своих граждан, работающих за рубежом. Свержение режима М. Каддафи в 2011 г. нанесло китайским строительным компаниям убытки в $16 млрд. и потребовало экстренной эвакуации работавших в Ливии 35 тысяч китайских граждан. Все чаще на выборах в малых африканских странах начинают появляться поддерживаемые американцами и англичанами политики, критикующие «китайский неоколониализм», призывающие к выдворению из страны китайских компаний и ограничению китайского влияния.

Пекин сталкивается с ситуацией, когда прежняя пассивная политика, уход от лидерства в мировых вопросах, принципиальное невмешательство во внутренние дела других стран не дает ему возможности защищать свои интересы. Это ведет к постепенной эволюции китайской внешней и военной политики. В свою очередь, за этими изменениями следует коренная смена облика НОАК.

Народно-освободительная армия Китая перестает быть преимущественно сухопутной силой. Современный Китай не имеет серьезных военных противников на континенте, но его будущее целиком зависит от способности защитить важнейшие морские коммуникации.

Важнейшие потенциальные конфликты, затрагивающие вопросы границ и территориальной целостности КНР, также являются морскими – это споры о будущем Тайваня и островов в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях. На протяжении практически всей эпохи китайских реформ именно Сухопутные войска НОАК были главной жертвой многочисленных сокращений китайских Вооруженных Сил. В 2015 г. численность НОАК составляла 2,3 млн. (в том числе Сухопутных войск – 1,6 млн.), более чем вдвое меньше, чем во времена «холодной войны». В сентябре 2015 г. было объявлено о новом раунде сокращений НОАК – на 300 тыс. человек, вновь главным образом за счет Сухопутных войск.

Важнейшим показателем эволюции китайских взглядов на будущие задачи НОАК являются упоминания о «морских интересах» и «зарубежных интересах» Китая в заявлениях руководства КНР, а с конца 1990-х гг. – в публикуемых каждые два года «Белых книгах по национальной обороне КНР». Пекин начал все более активно заявлять о «морских интересах» с конца 1980-х – начала 1990-х гг.

Тенденция к постепенному расширению задач НОАК и их выходу за пределы чисто защиты территории страны и власти КПК обозначилась в 1992 г., когда в своем выступлении на 14-м съезде КПК ее тогдашний генеральный секретарь Цзян Цзэминь заявил, что «войска должны еще лучше обеспечивать защиту национальной территории, воздушного пространства и территориальных вод, а также национальные морские интересы, обеспечивать единство родины и безопасность ее священной судьбы». Китай уже вполне отошел от подготовки к Третьей мировой войне, и главной задачей НОАК считалась «подготовка к локальной войне в условиях применения высоких технологий».

В 2004 г. в ходе расширенного заседания Центрального военного совета КНР под председательством нового лидера страны Ху Цзиньтао перед военными были поставлены новые задачи: «Обеспечить серьезную силовую поддержку укреплению лидирующей роли партии. Обеспечить гарантию безопасности в важный период благоприятных возможностей для развития страны. Предоставить стратегическую поддержку расширению национальных интересов. Сыграть роль в обеспечении глобального мира и поддержке общего развития».

Пункт о «расширении национальных интересов» имел ключевое значение. Именно в это время китайские компании начинают массовую скупку сырьевых активов по всему миру, при этом правительство КНР поощряло их «выходить вовне». На фоне сильнейшей зависимости экономики от экспорта Ху Цзиньтао начинает говорить о так называемой «малаккской дилемме» – проблеме безопасности китайского экспорта и ресурсного импорта, проходящего, главным образом, через узкий (около 2,5 км в самом узком месте) Малаккский пролив и через оспариваемую несколькими странами акваторию Южно-Китайского моря.

В следующих изданиях белых книг «зарубежные интересы» Китая проявляются все более явно, пока в Белой книге по военной стратегии 2015 г. они не занимают одно из первых мест в списке задач НОАК – выше, чем ядерное сдерживание и борьба с международным терроризмом. В том же году Китай приступил к строительству своего первого постоянного военного объекта за рубежом – пункта снабжения флота в Джибути и впервые высадил десант в зоне конфликта. В апреле 2015 г. два фрегата ВМС НОАК вошли в йеменский порт Аден, высадили там отряд спецназа, который обеспечил эвакуацию из Йемена нескольких сот китайских и иностранных граждан.

В настоящее время развитие китайских Вооруженных Сил осуществляется главным образом исходя из угрозы конфликтов двух основных типов – локального конфликта с США и их союзниками на Тихоокеанском ТВД и возможных уже в ближайшей перспективе миссий по защите китайских граждан и интересов в нестабильных районах мира, включая Африку, Центральную Азию, Ближний Восток.

Регулярно проходящие российско-китайские учения – как сухопутные («Мирная миссия»), так и морские («Морское взаимодействие») – направлены на отработку практического взаимодействия при конфликтах второго типа. Сухопутные войска двух стран тренируются оказывать поддержку странам Центральной Азии в случае нападения международных террористов, а флоты отрабатывают высадку морских десантов и проведение операций по эвакуации своих граждан с территорий, «захваченных международными террористами».

Уже в первой половине 2000-х гг. Китай начал постепенную реализацию планов строительства океанского флота. Сначала с российской помощью, а затем самостоятельно развернуто крупносерийное строительство эсминцев с ЗРК большой дальности (всего построено и находятся в разных стадиях строительства более 20 кораблей с ЗРК С-300ФМ и HHQ-9), десантных вертолетоносных кораблей-доков проекта 071 и весьма крупных транспортов снабжения, причем крупнейший из них (быстроходный транспорт проекта 901) имеет водоизмещение более 55 тысяч тонн. Появление в составе ВМС в 2015 г. первого корабля – мобильной десантной платформы (MLP) может рассматриваться как признак подготовки к крупным десантным операциям у берегов других континентов без опоры на береговые базы. Авианосная программа позволит стране иметь три авианосца, включая уже имеющийся «Ляонин» к 2020 г., далее их число, видимо, будет расти.

При кардинальном изменении перечня задач, НОАК на протяжении 2000-х гг. безуспешно пыталась уйти от своего прежнего, сформировавшегося еще в дореформенный период облика преимущественно сухопутной армии с громоздкой системой управления и слабым взаимодействием видов ВС и родов войск. После многих лет проведения постепенных реформ, в 2015 г. китайское руководство приступило к коренным преобразованиям, которые должны быть полностью завершены к 2020 г. Образцом для изменений в существенной мере, по признаниям самих китайцев, послужила большая российская военная реформа, стартовавшая в 2008 г.

В КНР была ликвидирована система из четырех подчиненных Центральному военному совету так называемых Главных управлений (Генштаб, Главное политическое управление, Главное управление вооружений, Главное управление тыла), командований видов ВС (при этом роль Главкомата Сухопутных войск выполнял Генштаб) и семи военных округов. На месте Генштаба создан Объединенный штаб, осуществляющий управление всеми видами ВС, роль видовых командований была сужена до административно-хозяйственной, на месте округов сформированы пять объединенных командований на ТВД. Вторая артиллерия преобразована в новый вид ВС – Ракетные войска, объединяющий как ядерные, так и неядерные комплексы баллистических и крылатых ракет.

Создан новый вид вооруженных сил – Войска стратегического обеспечения, в который вошли силы технической разведки и информационного противоборства. Повышение их значимости отвечает подтвержденной Белой книгой 2015 г. линии на «подготовку к информатизированной локальной войне», т.е. конфликту, исход которого будет во многом определяться информационным превосходством одной из сторон. Армейская система правосудия и служба безопасности (в Китае военная контрразведка входит в состав Вооруженных Сил и не имеет отношения к органам госбезопасности) были выведены из подчинения Главному политическому управлению и замкнуты непосредственно на Центральный военный совет.

Параллельно серьезные преобразования происходят и в отношении оргштатной структуры Вооруженных Сил и в системе боевой подготовки. Особое внимание уделяется повышению межвидового взаимодействия, и важность этой задачи подчеркивается на уровне самого высшего руководства. В войска внедряются современные автоматизированные средства разведки и управления, происходит и их насыщение современными средствами РЭБ.

Китай, по-видимому, оставляет свою прежнюю концепцию «минимального ядерного сдерживания» и переходит к планомерному наращиванию ядерных сил на основе ряда важных технических достижений последних лет. Идет работа над двумя семействами мобильных твердотопливных межконтинентальных баллистических ракет, старые МБР DF-5 модернизированы и оснащены РГЧ ИН, создаются новые типы ракет средней дальности. К настоящему времени Китай создал первый функциональный морской компонент стратегических ядерных сил в составе пяти ПЛАРБ проекта 09-IV, базирующихся на острове Хайнань, и работает над созданием подлодок и морских ракет нового поколения. Ведется работа и над полноценным малозаметным стратегическим бомбардировщиком. Строится система СПРН, включающая в себя как наземный, так и космический эшелоны (первый спутник выведен на орбиту в конце 2015 г.), ведутся работы над несколькими типами систем ПРО.

Пекин создает полноценную военную машину сверхдержавы, способную противостоять США в глобальном масштабе, однако в ближайшие годы НОАК будет переживать период болезненной трансформации. 2020-й год был обозначен китайским руководством в качестве рубежа для достижения прорыва в наращивании возможностей НОАК, что может повлечь за собой и изменение поведения Китая на международной арене.

Василий Борисович КАШИН – старший научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН