Марина КУЧИНСКАЯ

Следует отметить, что структурирование института партнерских отношений НАТО (ориентированного на расширение натовского влияния за пределы евроатлантического пространства) происходило как по географическому принципу, так и через развитие кооперации с другими международными и региональными организациями. Новым явлением стало развитие отношений с так называемыми «оперативными партнерами» – не участвующими в действующих программах сотрудничества, но вовлеченными в операции, проводимые под эгидой Североатлантического союза.

Принципиальные изменения в политике Альянса находят свое отражение в базовых документах, в частности, в новой Стратегической концепции НАТО (НСК). Так, уже в редакциях этого документа 1991 и 1999 гг. дается более широкая трактовка понятия «безопасность», одновременно предполагающего и необходимость сохранения коллективного характера обороны. Военная составляющая в данных документах не рассматривается в качестве единственного компонента «общей (в рамках Организации) безопасности» и дополняется политическими, экономическими, социальными и культурными аспектами.

За счет новых концептуальных положений расширилась стратегия «гибкого реагирования» Альянса. К таким фундаментальным принципам деятельности Североатлантического союза, как «коллективная оборона» и «диалог» (курс на смягчение напряженности в Европе, не исключающий использования силы), был добавлен новый – «сотрудничество», который означает укрепление всесторонних связей с государствами Центральной и Восточной Европы и СНГ.

Развитие кооперационных программ Альянса выходит на совершенно иной уровень с принятием очередной редакции НСК на встрече стран-членов НАТО на высшем уровне в Лиссабоне (19-20 ноября 2010 г.). Начиная с лиссабонского саммита можно говорить о новом этапе в партнерской политике.

Наиболее развитым механизмом в системе партнерских отношений Североатлантического союза располагают на сегодняшний день Совет евроатлантического партнерства (СЕАП, образован из созданного в 1991 г. Совета североатлантического сотрудничества) и действующая в его рамках программа «Партнерство ради мира» (ПРМ, основана в 1994 г.).

В соответствии с подписанными в 1997 г. в городе Синтра (Португалия) учредительными документами СЕАП является консультационным органом по проблемам сотрудничества НАТО со странами Евро-Атлантического региона в сфере политики безопасности. В настоящее время в состав Совета входят 52 участника (28 государств НАТО, а также страны Юго-Восточной Европы, постсоветского пространства и так называемые «евронейтралы»), которые «в интересах обеспечения стабильности и безопасности в Европе и за ее пределами» взаимодействуют с Североатлантическим союзом на постоянной основе.

К приоритетным направлениям деятельности СЕАП относятся: согласование позиций по важнейшим региональным проблемам; проведение скоординированной политики в области европейской безопасности; контроль над вооружениями; совместные действия по парированию террористических угроз и урегулированию кризисов; решение военно-экономических проблем; осуществление гражданского чрезвычайного планирования; развитие военной науки; обеспечение экологической безопасности в условиях военной деятельности.

С наиболее стратегически важными партнерами – членами СЕАП Североатлантический союз развивает особые формы сотрудничества (Совет Россия – НАТО, Комиссия НАТО – Украина, Комиссия НАТО – Грузия).

СЕАП, который рассматривается как форум для ведения диалога по широкому кругу тем, образует основу для дальнейших политических консультаций и практической деятельности по программе «Партнерство ради мира». Совет предоставляет возможность заинтересованным партнерам развивать прямые политические отношения с НАТО и проводить консультации в различном формате, расширяя масштабы осуществляемого в рамках ПРМ индивидуального сотрудничества. Кроме того, СЕАП обеспечивает странам-партнерам более широкие возможности при принятии решений по мероприятиям, в которых они принимают участие, по средствам проведения конкретных практических консультаций, в том числе в рамках некоторых натовских комитетов.

По признанию специалистов из штаб-квартиры НАТО, механизмы программы «Партнерство ради мира» в целом «представляют собой мощный набор рычагов для создания многонациональной системы по поддержанию мира, составные элементы которой могут взаимодействовать в соответствии с необходимым минимумом стандартов. Эти механизмы созданы и развиваются в рамках ПРМ по образцу НАТО». Механизмы данной программы ориентированы на осуществление операций, не предусмотренных ст. 5 Вашингтонского договора, т.е. операций вне зоны ответственности Альянса, с привлечением ресурсов не входящих в него стран.

Начиная с Пражской встречи стран-членов Альянса на высшем уровне (2002 г.) всем государствам, участвующим в ПРМ (включая партнеров из СНГ), предлагается более индивидуальная и углубленная формула диалога и сотрудничества в форме Плана действий для индивидуального партнерства (ПДИП, Individual Partnership Action Plan, IPAP). Указанная инициатива содержит предложение по углублению сотрудничества НАТО с наиболее активными партнерами через наращивание натовской помощи (главным образом экспертной), в том числе в области реформирования оборонных систем данных стран. Кроме того, Североатлантический союз намерен активнее поддерживать региональное сотрудничество государств-партнеров.

Среди структурных компонентов ПРМ следует отметить План действий партнерства по борьбе с терроризмом и План действий партнерства по строительству оборонных институтов (ПДПСОИ), одобренный главами государств и правительств стран СЕАП. ПДПСОИ направлен на активизацию усилий партнеров по Совету в области инициирования и продвижения реформы и структурной перестройки оборонных институтов с целью удовлетворения внутренних потребностей и выполнения международных обязательств (согласно Рамочному документу «Партнерство ради мира» и Учредительному документу СЕАП, а также соответствующим документам ОБСЕ, включая Кодекс поведения ОБСЕ по военно-политическим аспектам безопасности).

Одной из важнейших целей программы ПРМ является достижение оперативной совместимости вооруженных сил государств-партнеров и НАТО. Данная задача решается на основе разработанной Альянсом концепции «Повышение оперативных возможностей вооруженных сил стран-участниц программы «Партнерство ради мира». В ходе реализации этой концепции основные усилия сосредоточиваются на проведении мероприятий по обеспечению оперативной совместимости воинских контингентов государств, задействованных в ПРМ, и Объединенных вооруженных сил (ОВС) Североатлантического союза, а также по созданию комплекта сил и средств ВС государств-партнеров, которые могут совместно с натовскими ОВС привлекаться к решению задач кризисного регулирования.

В программу ПРМ изначально заложен принцип самодифференциации, позволяющий планомерно осуществлять подготовку к вхождению в Альянс изъявивших подобное желание партнеров, которые при этом сами представляют для него интерес в качестве полноправных членов. Таким образом, механизм программы «Партнерство ради мира» задействован в интересах реализации политики «открытых дверей» и дальнейшего расширения Североатлантического союза. Главным инструментом осуществления данного курса является План действий по подготовке к членству в НАТО (ПДПЧ), впервые представленный в 1999 г. на Вашингтонском саммите Североатлантического союза. Цель ПДПЧ состоит в достижении страной-кандидатом установленных критериев готовности, в связи с чем предусматривается проведение претендентами комплекса мероприятий политического, экономического, военно-политического и военно-технического характера, а также решение  вопросов в области права, военного строительства и ресурсов. По итогам выполнения ПДПЧ принимается решение о приглашении государства-кандидата вступить в НАТО.

В целом в ходе углубления сотрудничества в рамках ПРМ и его дифференциации Североатлантический союз ориентирует партнерские страны на «интеграцию в евроатлантический военно-политический процесс».

При рассмотрении перспектив дальнейшей реализации программы «Партнерство ради мира» принято решение о переносе приоритетов в рамках ПРМ на Центральную Азию и Закавказье, классифицированные как «стратегически важные» регионы, для которых, в частности, введен пост специального представителя генерального секретаря НАТО.

В связи с предстоящим (до конца 2014 г.) выводом основного контингента НАТО из Афганистана приоритетом сотрудничества Альянса и республик Центральной Азии остается «афганская тема». Вместе с тем Североатлантический союз по-прежнему уклоняется от взаимодействия на данном направлении с ОДКБ, несмотря на неоднократные предложения со стороны последней о налаживании кооперации при обеспечении безопасности по периметру границы Афганистана.

Основные усилия в сотрудничестве с закавказскими и центральноазиатскими республиками Североатлантический союз направляет на поддержку внутренних «демократических» преобразований и военных реформ, наращивание при содействии Альянса военных возможностей этих стран, а также на расширение связей в военно-технической сфере (в рамках ПДПСОИ).

Следует подчеркнуть, что «демократизация», как и ссылки на новую роль НАТО в условиях глобализации, выступают идеологическими основаниями для расширения сферы влияния Североатлантического союза в СНГ. Декларируя задачу «демократизации», Альянс объективно оказывается одним из участников политического процесса в странах Содружества, что объективно усиливает там поляризацию политических сил, способствует расколу партий и политических движений по геополитическому принципу. Определяя для себя новые задачи на постсоветском  пространстве, НАТО в последнее время все активнее использует также тему энергетической безопасности.

Необходимо отметить, что Североатлантический союз не спешит брать на себя конкретные обязательства в регионе СНГ. Активно вмешиваясь во внешнюю и внутреннюю политику стран Содружества в рамках сотрудничества по линии ПРМ, Альянс решает сегодня определенные тактические задачи, такие как создание транзитных энергетического и транспортного коридоров в Закавказье, использование Грузии в качестве базы в регионе, непосредственно примыкающем к Ирану. Вместе с тем стратегическим интересам НАТО соответствует долгосрочное закрепление на пространстве СНГ за счет кооперации в формате ПРМ, различного рода договоров о военно-техническом сотрудничестве, а также подготовки ряда государств Содружества к членству в Североатлантическом союзе.

В настоящее время в штаб-квартире НАТО принято решение о развитии действующих региональных программ (Средиземноморский диалог, Стамбульская инициатива о сотрудничестве), еще не исчерпавших своих возможностей. Вместе с тем признано необходимым выработать новую концепцию в подходах к региону Ближнего, Среднего Востока и Северной Африки (для его обозначения в оборот введен устойчивый термин Wider Middle East and North Africa, MENA region) с учетом влияния, которое оказало и продолжает оказывать на региональные процессы «арабская весна».

Средиземноморский диалог (СД) основан в 1995 г. для «содействия упрочению региональной безопасности и стабильности». В него вошли такие страны, как Египет, Израиль, Иордания, Мавритания, Марокко, Тунис. В 2000 г. к программе присоединился Алжир. Стамбульская инициатива о сотрудничестве (СИОС) выдвинута в 2004 г. в целях расширения контактов НАТО с участниками Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива, ССАГПЗ (Бахрейн, Катар, Кувейт, ОАЭ, Оман, Саудовская Аравия). Формально в программе СИОС участвуют только первые четыре страны, хотя руководство Североатлантического союза настойчиво добивается присоединения к СИОС также Омана и Саудовской Аравии.

По признанию натовских чиновников, результаты реализации указанных программ весьма скромны, а, по некоторым оценкам (особенно в рамках СИОС), они вообще «неутешительны».

Следует отметить, что участники Средиземноморского диалога изначально столкнулись с определенными объективными трудностями. Так, предполагалось, что СД будет использовать мирный процесс между Израилем и Палестинской автономией в целях укрепления сотрудничества в сфере безопасности между НАТО и странами на юге Средиземноморья. Однако после провала дипломатических переговоров вести Средиземноморский диалог стало чрезвычайно сложно.

Помимо сохраняющихся противоречий между арабскими государствами и Израилем по ближневосточному урегулированию и проблемам нераспространения ядерного оружия, существуют и другие региональные факторы, тормозящие сотрудничество в рамках СД. В частности, непросто складываются турецко-израильские отношения, пережившие недавно период резкого обострения (конфронтация Турции с Израилем началась с демарша Реджепа Эрдогана на Давосском форуме 2009 г. и достигла своего пика летом 2010 г. во время инцидента с «Флотилией мира»).

В целом оценить масштаб участия каждой из стран, охваченных Средиземноморским диалогом, в совместных с НАТО мероприятиях не представляется возможным, поскольку данная информация «загрифована». В июне 2010 г. Альянс впервые опубликовал программу учений в рамках СД, выполненную в 2008-2009 гг. Однако данные об участии каждой конкретной страны находятся под грифом, в связи с чем эксперты называют Средиземноморский диалог абсолютно нетранспарентным.

В феврале 2011 г. на конференции в Израиле генсек НАТО объявил о расширении перечня мероприятий (с 700 до более чем 1600), которые Альянс намерен предложить средиземноморским странам, отметив, что тем самым устраняются различия между данными государствами и евроатлантическими партнерами, участвующими в ПРМ. При этом акцент делается на оказании помощи в реформировании национальных ВС с целью повышения их оперативной совместимости с ОВС Североатлантического союза и создании условий для участия воинских контингентов стран-партнеров в натовских операциях по урегулированию кризисов. Такие меры находятся в русле общего реформирования партнерской политики Альянса в соответствии с так называемым «Берлинским пакетом» документов, принятым в апреле 2011 г.

Единственным государством на севере Африки, не подключившимся к Средиземноморскому диалогу, остается Ливия. После окончания ливийской операции НАТО (март-октябрь 2011 г.) в штаб-квартире Североатлантического союза циркулировала информация о возможности присоединения этой страны к СД, а в адрес нового ливийского руководства звучали подобного рода призывы. Однако новые власти Ливии хоть и намерены скорректировать свой  внешнеполитический курс (так же, как Египет и Тунис), но пока не торопятся оформлять  официальные отношения с Альянсом.

В качестве еще одного потенциального кандидата на включение в СД некоторые эксперты называют Ливан, что вместе со сменой политического режима в Сирии позволило бы НАТО контролировать весь Средиземноморский бассейн.

Вместе с тем по вопросу урегулирования сирийского кризиса Североатлантический союз пока занимает весьма осторожную позицию, отдавая себе отчет в том, что еще одна военная операция «в духе Ливии» вызовет крайне негативную реакцию на Ближнем и Среднем Востоке, где НАТО и без того не пользуется популярностью. Однако более весомой причиной такой позиции является не боязнь понести репутационные издержки, а отсутствие средств для проведения очередной миссии, сопряженной с высокими рисками. Вторжение в Сирию, учитывая реальную мощь ее армии (в сравнении с силами Каддафи), чревато большими людскими  потерями, а также еще большим обострением экономических проблем, переживаемых странами НАТО, с трудом осилившими затраты на ливийскую операцию.

Об этом прямо говорится в специальном докладе «Арабская весна: влияние и последствия для евроатлантической безопасности» (The Arab Spring: Implications for Euro-Atlantic Security), подготовленном в ноябре 2012 г. в Международном секретариате Парламентской ассамблеи НАТО. Хотя многое указывает на то, что политическая фигура Асада для некоторых натовских союзников (во главе с США) уже списана, часть из них прекрасно осознает, к каким серьезным последствиям для региональной обстановки может привести крушение нынешнего режима в Сирии и дестабилизация страны, имеющей сложную этноконфессиональную структуру. В этом контексте Запад в последнее время все в большей степени склонен прислушиваться к позиции России и Китая, последовательно выступающих за политическое урегулирование сирийского кризиса.

Что касается Стамбульской инициативы о сотрудничестве, то, по признанию натовских экспертов, политический климат СИОС представлялся намного более благоприятным ввиду отсутствия проблем, сопоставимых по масштабу с арабо-израильским конфликтом. Поэтому данная инициатива задумывалась по обратной схеме: если Средиземноморский диалог ориентирован прежде всего на преодоление политических преград путем дипломатического диалога, то СИОС была призвана придерживаться подхода «снизу-вверх» за счет укрепления практических связей между военными в качестве основы политического сближения.

Вместе с тем эксперты выделяют ряд трудностей, с которыми столкнулся Североатлантический союз при реализации Стамбульской инициативы о сотрудничестве.

Во-первых, к ней отказались присоединиться Саудовская Аравия и Оман, на долю которых приходится около 70% оборонных расходов стран Персидского залива. Оман придерживается очень осторожного подхода к сближению с НАТО в силу распространенного в регионе мнения о том, что СИОС является антииранским альянсом Североатлантического союза и Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива. Это поставило бы Оман в затруднительное положение, поскольку он стремится к сохранению хороших политических отношений с Тегераном. В Эр-Рияде (ввиду собственной критической позиции относительно иранской ядерной программы и соперничества с Ираном за лидерство на Ближнем и Среднем Востоке) подобные взгляды не вызывают беспокойства. Однако Саудовская Аравия, претендующая на роль регионального локомотива, не желает быть  приравненной к небольшим монархиям Персидского залива, безопасность которых в значительной мере зависит от иностранных держав. В связи с этим отношения НАТО с Саудовской Аравией должны иметь индивидуальные и очень специфические рамки, в том числе с учетом тесного сотрудничества аравийцев с США. В Североатлантическом союзе осознают, что без привлечения Саудовской Аравии, являющейся лидером в ССАГПЗ, будет сложно претендовать на повышение роли Альянса в регионе.

Во-вторых, процессу в рамках Стамбульской инициативы о сотрудничестве не удалось придать многосторонний характер. Государства-участники отдают предпочтение взаимодействию с НАТО исключительно на двусторонней основе. В силу серьезных геополитических расхождений и определенного недоверия между членами ССАГПЗ они стремятся к более тесным индивидуальным отношениям с Альянсом для достижения собственных внешнеполитических целей. Поэтому, по мнению натовских аналитиков, основной императив в дальнейшем развитии СИОС состоит в том, чтобы сделать многостороннее сотрудничество основным механизмом данной инициативы. Кроме того, в диалог необходимо включить политическое измерение и обсуждение актуальных вопросов, в частности, по нераспространению ядерного оружия, заострив тем самым «иранский угол».

Хотя «арабская весна» оказала меньшее воздействие на регион Персидского залива, в НАТО считают, что ситуация там, учитывая существование в ряде стран авторитарных политических систем, может обостриться в любой момент. Кроме того, в новых условиях аравийские монархии пытаются использовать ислам как инструмент влияния, в том числе и на государства «арабской весны». В целом в Североатлантическом союзе отмечают заметный рост влияния политического ислама вследствие упомянутых событий, а также усиление исламского радикализма.

Вместе с тем для региона Ближнего, Среднего Востока и Северной Африки усиление исламского фактора является не единственным следствием «арабской весны», оказавшейся очень сложным и многослойным явлением. Влияние данных событий еще нуждается в анализе как с точки зрения ухудшения общей социально-экономической ситуации в регионе, так и в плане его системной политической трансформации. Так, по оценкам, потери для стран «арабской весны» в уровне ВВП составили $200 млрд., а по уровню потребительских расходов – $35,3 млрд. Парирование же этих вызовов и содействие внутриполитическим изменениям в данных странах НАТО не склонно рассматривать в качестве своей задачи, оставляя ее решение другим институтам, прежде всего ООН и ЕС. В указанном докладе роль Североатлантического союза определяется как поддержка реформирования сектора безопасности этих государств (военная реформа, установление демократического контроля над ВС).

Кроме того, региональную обстановку усугубляет наличие застарелых проблем, в том числе: конфликты между Палестиной и Израилем, Северным и Южным Суданом; курдский сепаратизм; напряженность в Афганистане (которая может усилиться после вывода из страны основного контингента НАТО); нестабильность в Пакистане.

Если ранее в натовском подходе к региону Ближнего, Среднего Востока и Северной Африки основной упор делался на парирование исходящих оттуда угроз, то в упомянутом докладе Парламентской ассамблеи НАТО очень четко прописаны конкретные долгосрочные интересы  евроатлантического сообщества в регионе, которые вскрыла ливийская кампания.

Так, отмечается, что Ближний Восток и Северная Африка являются как основным поставщиком, так и транзитной зоной для доставки углеводородов в США и Европу. На территории государств Персидского залива сосредоточено 60% доказанных запасов нефти, а доля импорта энергоресурсов из этого региона для Европейского союза и Соединенных Штатов составляет соответственно 20 и 17%. Важнейшими поставщиками углеводородов в европейские страны являются также государства Северной Африки, особенно Алжир и Ливия (14% импорта природного газа и 9% нефти). Кроме того, на Ближнем и Среднем Востоке сосредоточены важнейшие транзитные пункты, через которые проходят мировые энергопотоки.

Помимо энергообеспечения, следует отметить широкие торгово-экономические связи. Особенно это касается стран Средиземноморья, во внешнеторговом обороте которых на ЕС приходится 39%.

Аналитики указывают на необходимость избежать ситуации, при которой предлагаемые Альянсом мероприятия в рамках СД/СИОС воспринимались бы странами региона как навязываемые извне. Поэтому некоторым экспертам представляется вполне логичным действовать через Турцию, претендующую на лидерство на Ближнем и Среднем Востоке в противоборстве с Саудовской Аравией и Ираном.

Модель регионального лидерства, позволяющая США и НАТО продвигать собственные интересы, уже неоднократно отрабатывалась в Евро-Атлантике и на пространстве СНГ. Однако ситуация с подобной ролью для Турции складывается весьма неоднозначно.

По оценкам экспертов, «арабское пробуждение» 2011-2012 гг. произошло после переориентации внешнеполитического курса Турции на регион Ближнего и Среднего Востока. Процесс трансформации ряда арабских стран был воспринят Анкарой как возможность для существенного наращивания своего влияния. Турция попыталась стать или, по крайней мере, выглядеть доминирующей региональной державой, лидером исламского мира, выразительницей и защитницей интересов мусульман, а также «референтным» для целого региона государством, предлагающим оптимальную модель политико-экономического развития. Однако в итоге турецкое правительство пришло к осознанию поспешности «глубокого погружения» в непредсказуемые региональные процессы и к необходимости переоценки пределов своего влияния. Планы Турции стать флагманом Ближнего Востока, показав пример успешного сочетания демократии, умеренного ислама и экономического развития, фактически сошли на нет, поскольку арабские страны не спешат заимствовать «турецкую модель» или оказаться под опекой Анкары.

Пытаясь играть роль регионального локомотива, Турция несколько дистанцировалась от США, в то же время не демонстрируя готовности к решительному развороту в отношениях с Западом и Североатлантическим союзом, членом которого она является. Пытаясь соблюдать подобный внешнеполитический баланс, Анкара особенно не заинтересована в существенном повышении роли НАТО в регионе. Кроме того, по причинам репутационного характера (как отмечается в одном из докладов Фонда Карнеги, даже многие силы политического «мэйнстрима» в регионе склонны рассматривать «арабскую весну» в духе «теории заговора», считая  ее внешнеполитической инспирацией Запада), Турция не хотела бы, чтобы в ней видели «субподрядчика» Соединенных Штатов. Поэтому, по  мнению турецкого руководства, движение в сторону развития кооперации с Североатлантическим союзом в рамках СД/СИОС должно исходить от самих «перспективных партнеров».

Если обобщить оценки западных аналитиков, то будущая политика НАТО в регионе видится в основном в рамках трех сценариев:

— сохранение статус-кво (Zero Option);

— незначительная ревизия СД/CИОС (More of the Same, Plus);

— реализация новой, комплексной стратегии, предполагающей существенное повышение роли Альянса (Big Picture).

При этом наиболее обоснованным и, следовательно, вероятным представляется второй сценарий.

Помимо всех этих формализованных региональных программ НАТО в последнее время также активно продвигает инициативу «глобального партнерства», которая была выдвинута Соединенными Штатами еще накануне проведения саммита Альянса в Риге (ноябрь 2006 г.). Эта концепция привилегированных партнерских отношений (с перспективой придания им более доверительного характера, чем в рамках действующих партнерских программ) адресовывалась в первую очередь так называемым «контактным странам» (Австралия, Новая Зеландия, Южная Корея, Япония), участвующим в натовской миссии в Афганистане.

Вместе с тем данная инициатива встретила довольно сдержанную реакцию со стороны некоторых европейских союзников. Так, Германия выступает против какого-либо структурирования новых форматов сотрудничества, чрезмерно «перегружающих» Альянс и грозящих превратить его в «мини-ООН или аналог ОБСЕ». Европейцы также опасаются, что развитие привилегированного партнерства Североатлантического союза с некоторыми государствами предоставит Соединенным Штатам возможность формировать необходимые для их операций по всему миру коалиции в обход натовских процедур и без получения согласия некоторых европейских стран-членов.

В силу этого в итоговых документах Рижского саммита отражены самые общие положения о характере дальнейших отношений НАТО с «контактными странами» по индивидуальной схеме. Данные положения получили развитие в ходе натовской встречи на высшем уровне в Бухаресте (2008 г.), где принято решение осуществлять взаимодействие с упомянутыми государствами путем разработки индивидуальных пакетов сотрудничества (Tailored Cooperation Packages). В дальнейшем такой подход составил основу отношений Североатлантического союза с «контактными странами».

Выраженный азиатско-тихоокеанский фокус глобализации партнерств может, как полагают в Европе, привести к осложнениям с Китаем, который будет рассматривать развитие отношений Альянса с вышеназванными государствами в русле направленной против КНР политики сдерживания (на что, по сути, и ориентированы планы США). Тем не менее в НАТО сегодня вынуждены считаться со смещением фокуса американского внешнеполитического курса в Азию (на Ближний Восток и в Азиатско-Тихоокеанский регион, АТР).

При реализации своих нынешних внешнеполитической и оборонной стратегий Соединенные Штаты намерены использовать все натовские «партнерские каналы». Речь идет о других организациях и отдельных странах как в рамках действующих программ сотрудничества, так и в иных форматах, которыми охватываются все новые региональные игроки. Так, в штаб-квартире Альянса уже заявили о полной поддержке сегодняшней американской политики в АТР. По словам генсека НАТО Андерса Фог Расмуссена, Североатлантический союз не планирует  долгосрочного военного присутствия в Азиатско-Тихоокеанском регионе, но намерен всесторонне укреплять там сотрудничество со своими партнерами.

Таким образом, можно прогнозировать дальнейшее наращивание кооперации НАТО с «контактными странами». В связи с решением задачи по стабилизации региональной обстановки вокруг Афганистана в натовской штаб-квартире особое внимание уделяют привлечению в данный партнерский формат также и Китая. Как отмечает Расмуссен, КНР и Североатлантический союз предприняли конкретные шаги по активизации диалога, и его уровень постепенно повышается.

В годовом отчете генсека НАТО за 2012 г. «партнерами по всему миру» названы следующие страны: Австралия, Афганистан, Ирак, Монголия, Новая Зеландия, Пакистан, Республика Корея, Япония. Кроме того, отдельно перечислены государства, не имевшие формальных структур партнерства с Альянсом в 2012 г., но выделившие воинские контингенты для участия в натовских операциях (Сингапур, Малайзия, Тонга и Эль-Сальвадор). При этом некоторые аналитики называют Сингапур и Малайзию в качестве кандидатов на включение в число «глобальных партнеров» (так же, как Эль-Сальвадор и, возможно, Колумбию). Что касается Юго-Восточной Азии, то, по некоторым данным, в последние два года в НАТО обсуждается возможность заключения кооперационных соглашений также с Брунеем, Камбоджей, Индонезией, Лаосом, Мьянмой, Филиппинами, Вьетнамом и Таиландом или, по крайней мере, общего соглашения о сотрудничестве с Ассоциацией стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН).

В течение 2012 г. несколько стран, являющихся «глобальными партнерами» Альянса, заключили с ним индивидуальные программы партнерского сотрудничества: Монголия (март), Новая Зеландия (июнь), Республика Корея и Ирак (сентябрь). Кроме того, в июне 2012 г. НАТО и Австралия подписали совместную политическую декларацию, свидетельствующую, по натовским оценкам, о «решимости углублять сотрудничество в целях противодействия общим угрозам». Это двустороннее соглашение должно быть вскоре дополнено индивидуальной программой партнерского сотрудничества, что, вероятно, будет взято за образец при подписании аналогичных документов с Афганистаном, Японией и, возможно, Пакистаном.

В годовом отчете генсека НАТО за 2012 г. большое внимание уделяется вопросу совместимости между ВС натовских государств и «оперативных» партнеров, т.е. стран, участвующих в операциях под руководством Североатлантического союза, каковыми являются как некоторые участники формализованных программ (ПРМ, СД, СИОС), так и «глобальные партнеры». При этом отмечается стремление Альянса «наделить партнеров по операциям структурной

ролью в выработке стратегии и решений, начиная с планирования и заканчивая этапом реализации текущих и будущих операций под руководством НАТО, в которые страны-партнеры вносят свой вклад».

В некоторых работах западных аналитических центров обращается внимание на этот особый фокус в углублении отношений с «оперативными партнерами», формат отношений некоторых из которых с Альянсом больше напоминает союзнический (например, Швецию негласно называют 29-м членом НАТО). В связи с таким креном некоторые аналитики считают, что действующие программы сотрудничества могут оказаться несколько «в тени», и указывают на необходимость выработки сбалансированного подхода, где сочетались бы как географический, так и функциональный принципы построения отношений со странами-партнерами.

В целом развитие партнерской политики является одним из главных направлений политической трансформации Альянса. Кооперационные программы Североатлантического союза направлены в первую очередь на обеспечение его ведущей роли в поддержании международной безопасности и на расширение возможностей по силовому урегулированию кризисов в различных регионах мира.

Планомерная интеграция натовских военных структур, в ходе которой в «евроатлантический интеграционный процесс» вовлекается все большее число партнеров, должна обеспечить в недалеком будущем существенное наращивание потенциала многонациональных сил, способных действовать под командованием Альянса. Учитывая заинтересованность руководства Североатлантического союза в широком привлечении региональных игроков к решению задач за пределами зоны традиционной ответственности организации, партнерский канал необходим для успешной реализации концепции глобальной компетенции НАТО.

Хотя в контексте общей интеграционной стратегии Альянса акценты несколько смещены с формального расширения Североатлантического союза на политику распространения сферы его влияния путем развития партнерских отношений, это не означает отказа от политики «открытых дверей». Напротив, начиная с Чикагского саммита (май 2012 г.) тематика расширения вновь оказывается в центре внимания.

Следует отметить, что алгоритм натовских кооперационных программ по-прежнему задан натоцентричной моделью, где Альянс видится в качестве центрального элемента («хаба») глобальной сети безопасности («глобальное НАТО с глобальными партнерами»).

Весьма вероятны модернизация и адаптация соглашений, подписанных в рамках действующих партнерских программ, либо создание новой правовой базы, регулирующей сферу сотрудничества Североатлантического союза на двустороннем и институциональном уровнях. Возможно появление новых структурных компонентов партнерских отношений НАТО, а также усиление общей координации между ними.

Вместе с тем сегодня натовские стратеги отдают приоритет налаживанию практического взаимодействия с партнерами в очень конкретных сферах. Причем основное внимание уделяется более активному привлечению партнеров к мероприятиям НАТО по оперативной и боевой подготовке в рамках концепции «умной обороны» и инициативы «Полной совместимости сил», а также к обеспечению энерго- и кибербезопасности. В связи с этим акцент переносится с формализованных программ, построенных по географическому принципу, на развитие кооперации с так называемыми «партнерами по операциям». В целом с каждой из стран-партнеров предполагается выйти на индивидуальный уровень сотрудничества.

Следует также отметить, что НАТО по-прежнему не определилось со своим подходом к России, которая воспринимается как нечто среднее между противником и партнером. В таких условиях в отношении российской стороны Альянс будет проводить политику так называемого «вовлечения», предполагающую снятие особо острых, конфронтационных моментов в двусторонних отношениях при одновременном втягивании РФ в более или менее масштабные интеграционные проекты, представляющие интерес для западного сообщества («сдерживание через сотрудничество»).

Марина Евгеньевна КУЧИНСКАЯ – старший научный сотрудник Центра оборонных исследований РИСИ