Владимир ЗАХАРОВ

Еще в XVIII веке Карлом фон Клаузевицем были введены в обращение три ключевые категории, находящиеся в тесной взаимосвязи: der Zweck – политическая цель, das Ziel – цель военных действий, das Mittel – средство военного воздействия. Все они были отчеканены в единое фундаментальное определение: «Война есть акт насилия, предпринимаемый с целью подчинения противника нашей воле». На рубеже XIX века стали считать, что раз эта воля связана с проблемой передела мира ведущими державами, то все «малые» войны и вооруженные конфликты должны перерастать в крупномасштабную войну. Причем неизбежность такого масштабного столкновения марксистская теория связывала с вступлением капитализма в высшую фазу своего развития – империализм.

С появлением социалистической системы, противостоящей капитализму, эта теория продолжала оставаться доминирующей, хотя и была дополнена идеологической составляющей. Причем Первая и Вторая мировые войны наглядно подтвердили соответствие этой теории реалиям того времени.

Послевоенный период в целом также ее не опровергал, хотя Вторая мировая война и явилась той исторической вехой, за которой последовали крупные изменения в развитии международных отношений. Эти изменения были обусловлены образованием обширной зоны так называемого «третьего мира».

После исчезновения глобальной военной конфронтации между Востоком и Западом в мире начало нарастать количество вооруженных столкновений, в которых, с одной стороны, продолжали участвовать государства, а с другой – вооруженные структуры, вообще не относящиеся к каким бы то ни было международно признанным субъектам. При этом зачастую отсутствовала ясно выраженная государством политическая цель вооруженной борьбы. Следствием этого стала неопределенность в военных целях войны, а также в дозволенных военных средствах их достижения. Другими словами, в этих вооруженных столкновениях нарушилась логическая цепочка: der Zweck – das Ziel – das Mittel.

Тем не менее на протяжении всего XX века доминировало определение войны (данное в свое время Клаузевицем) как общественно-политическое явление, продолжение политики насильственными средствами.

Однако, как отмечал известный русский военный теоретик Александр Свечин, «одинаковых войн не бывает, каждая война частный случай, требующий установления особой логики, особой линии стратегического поведения, а не приложения какого-то шаблона». В конце XX века, когда произошел целый ряд вооруженных столкновений, характер которых плохо согласовывался с устоявшимися взглядами, эта истина в очередной раз подтвердилась.

Начался очередной поиск причин и механизмов возникновения таких «нестандартных» войн и вооруженных конфликтов, который привел к настоящему ренессансу старых научных школ. Их причины стали находить в биологических особенностях человека (инстинкт драчливости, или, по Фрейду, – врожденный инстинкт агрессии), либо в культурных факторах (особенности воспитания, этноцентризм, двойные моральные стандарты в системе «свой-чужой» и др.), а сам вооруженный конфликт стал расцениваться как явление, стоящее в одном ряду с эволюционными изменениями и экологическими катастрофами. К причинам, вызывающим вооруженные конфликты, стали относить случайности и неуправляемое развитие событий, а также иррациональную деятельность групп лиц, в первую очередь – политических лидеров, которые при принятии жизненно важных для своей страны решений руководствуются «своим личным выбором». Вооруженные конфликты рассматривались и исходя из утверждения, что любой жизнеспособный социальный институт должен выполнять определенные важные функции, в числе которых война представляет собой инструмент сохранения гомеостаза и обеспечения экономического, демографического, карательного (восстановление социального порядка), психологического и прочих балансов. При этом считалось, что государство живет по объективным законам развития, среди которых особо выделялось стремление к занятию некоего оптимального положения, которое способствовало бы обеспечению его длительного существования.

При таких подходах любая война должна рассматриваться как вооруженный конфликт, но одновременно не всякий вооруженный конфликт может быть соотнесен с войной. Более того, одно и то же вооруженное столкновение каждой из противоборствующих сторон может классифицироваться совершенно по-разному. Так, для малой, слабой в военном и экономическом отношении страны даже локальный вооруженный инцидент становится полномасштабной войной, в то время как другая страна, обладающая развитой оборонной промышленностью и мощными вооруженными силами, оценивает это же событие как не заслуживающее особого внимания.

Таким образом, отличия вооруженного конфликта от войны стали связываться, главным образом, с оценкой этого события со стороны вовлеченной в него общественности. Если вооруженная борьба затрагивает безопасность каждой личности, всех слоев общества и государства, определяет все сферы их жизнедеятельности, становится главным, решающим средством (способом) достижения основных социальных и политических целей, то в этом случае речь идет о войне. Если же военный фактор затрагивает только часть общества, а достижение основных целей не вовлеченных в столкновение социальных групп осуществляется в других формах борьбы (идеологическая, дипломатическая, психологическая, экономическая, политическая и т.д.), то предпочитают говорить о вооруженном конфликте. Соответственно, если в ходе войны предполагается перестройка всей общественно-политической жизни общества, то для условий вооруженного конфликта такой глубокой перестройки в деятельности государственных и общественных структур не предполагается.

Очевидно, что в реальной жизни, исходя из такого подхода, очень сложно провести грань между войной и вооруженным конфликтом. Причем такая некорректность ведет к тому, что формы и способы ведения вооруженных конфликтов (в том числе и внутренних) начинают копировать с «большой» войны, только в уменьшенных масштабах. Однако в конце XX века характер вооруженных конфликтов стал все менее походить на такую уменьшенную копию войны. Следовательно, практика военного строительства нуждается в более четкой идентификации современных войн и вооруженных конфликтов, для чего необходимо рассматривать их как своего рода процесс.

В этой связи следует заметить, что в современной конфликтологии существуют несколько более или менее разработанных подходов к научной идентификации ситуаций возникновения войн и вооруженных конфликтов. В конечном итоге все они пытаются установить закономерности их фазового развития. Обобщая эти подходы, можно выделить шесть таких фаз: зарождение конфликта; значительное обострение социально-политической напряженности; начало отдельных конфликтных силовых действий; нарушение обстановки стратегической стабильности и широкомасштабное применение силы; деэскалация и завершение вооруженной фазы конфликта; восстановление мира.

Вполне понятно, что точкой отсчета процесса возникновения вооруженного конфликта выбирается нулевая фаза (мирное сотрудничество) – наиболее благоприятный период развития общества, во время которого политические, социально-экономические и прочие противоречия разрешаются исключительно несиловыми методами и средствами. Однако сам термин «мир» до сих пор не подвергался сколько-нибудь детальному анализу, ибо мир можно рассматривать и как состояние, и как определенную деятельность, направленную на предотвращение войны. Причем следует подчеркнуть, что в первом случае мир вовсе не равнозначен полному отсутствию какого бы то ни было насилия. Поддержание миропорядка предполагает применение в том числе и военно-силовых методов.

В основе войны и вооруженного конфликта лежат некие объективные противоречия, приобретшие глубокий антагонистический характер, когда вооруженное насилие воспринимается как приемлемый способ достижения намеченных целей, а группы, участвующие в нем, убеждены в достаточности у них для этого сил. Поэтому большую теоретическую важность представляет рассмотрение факторов и условий, при которых конфликтный потенциал переходит в фазу вооруженной борьбы.

Некоторые теоретики считают, что войны не начинаются, если сражающиеся нации достигают соглашения в оценке своей относительной мощи, и возникают в том случае, когда вовлеченные в конфликт нации расходятся в этих оценках.

Существует ряд факторов, по которым традиционно делается суждение о государственной мощи и по которым эта мощь сравнивается с мощью других государств. Если некий обобщающий показатель мощи одной нации выше, чем у его противника (по крайней мере так считается), а с другой стороны, вероятный противник также считает, что он является более сильным государством, вероятность возникновения войны весьма высока.

Данный подход коррелируется с рассмотрением действий законов войны (зависимость ее хода и исхода от поставленных политических целей, соотношения экономических сил и возможностей противоборствующих сторон, боевой мощи их вооруженных сил, военного искусства и морального духа). В последние годы российская военная наука переосмыслила эти законы, а также провела коренную ревизию военной теории, методологической основой которой долгое время являлось марксистско-ленинское учение о войне и армии.

Законы войны действуют как господствующие тенденции, и они объективны. Однако в связи с тем, что эти тенденции реализуются только через деятельность людей, масштабы проявления законов войны могут быть различными. Так, например, закон зависимости хода и исхода войны от ее политических целей, будучи связанным с общественно-политическим устройством государства, конкретизируется в таком важном законе, как зависимость хода и исхода войны от морального потенциала страны. Ведь сама возможность ведения масштабной войны напрямую зависит от степени ее поддержки народными массами.

Вторым наиболее общим законом войны является закон о неразрывной связи ее хода и исхода с соотношением экономических возможностей сторон. Можно предположить, что шансов на победу в войне значительно больше у стороны, которая изначально располагает наибольшими экономическими возможностями. Однако на самом деле это не совсем так. Дело в том, что экономические потребности современной войны хотя и очень велики, но не безграничны. Их удовлетворение практически не требует всего объема производства, если речь идет о достаточно сильных в экономическом отношении странах. Иными словами, материально-технические потребности войны могут быть удовлетворены за счет части экономических возможностей. Отсюда следует, что государство, подвергнувшееся агрессии, даже если оно уступает агрессору по размерам национального дохода, а также по объемам производства основных отраслей промышленности, выпуску сельскохозяйственной продукции и другим показателям, совсем не обязательно будет обречено на поражение. Но при условии, если это государство способно быстро мобилизовать необходимую для нужды подготовки и ведения войны часть своего экономического потенциала.

Таким образом, абсолютизировать закон зависимости хода и исхода войны от соотношения экономических возможностей сторон в настоящее время не совсем корректно. Для более точного отражения возможных хода и исхода войны в качестве соотносимых экономических показателей следует брать только ту часть экономического потенциала сторон, которых они в состоянии мобилизовать на нужды подготовки и ведения войны в различные ее периоды.

Поэтому необходимо искать дополнительные рычаги для более эффективного проявления указанного закона в таких более частных законах, как зависимость хода и исхода войны от соотношения военной и боевой мощи противоборствующих сторон. Механизм действия этих законов различен. Так, закон зависимости хода и исхода войны от соотношения военной мощи обладает значительно большей инерцией по сравнению со вторым законом, поскольку для трансформации военного потенциала в военную мощь и части ее – в боевую мощь, требуется определенное время.

Наибольшую инерцию имеет экономическая составляющая военного потенциала. Так, перевод экономики на военное положение, обеспечивающее производство в необходимых количествах оружия, военной техники и других материальных составляющих военной мощи, занимает не один месяц. Причем продолжительность этого процесса непосредственно зависит от того, как промышленность подготовлена к такому периоду. Следует также предвидеть и учесть вероятность возникновения дополнительных трудностей, которые могут возникнуть вследствие активного воздействия противника на основные военно-экономические объекты уже на первых фазах развития конфликта.

Итак, соотношение военной мощи в пользу обороняющейся стороны прямо зависит от темпов перевода ее военного потенциала в реальные военные возможности и формирования всех компонентов, необходимых для своевременной, постоянной подпитки боевой мощи вооруженных сил, непосредственно решающих задачи по отражению агрессии.

Закон зависимости хода и исхода войны от соотношения боевой мощи вооруженных сил сторон вступает в действие с момента нападения агрессора. Важно иметь в виду, что к этому моменту агрессор, как правило, уже предпримет все меры, чтобы максимально реализовать свой боевой потенциал, переведя его в эффективные компоненты боевой мощи. В этих условиях страна, ставшая жертвой агрессии, может рассчитывать на успех лишь в том случае, если она, во-первых, сумела заблаговременно накопить достаточный боевой потенциал, трансформировать его значительную часть в боевую мощь и противопоставить агрессору достаточно сильные оборонительные группировки, а, во-вторых, если она в состоянии интенсивно наращивать свою боевую мощь за счет созданных ранее элементов военного и боевого потенциалов.

Следует подчеркнуть, что даже при сопоставимых количественных и качественных характеристиках противостоящих группировок запаздывание во вскрытии непосредственной подготовки к нападению и оперативного развертывания группировок войск обороняющейся стороной сразу же дает агрессору огромные преимущества за счет внезапности нападения и захвата стратегической инициативы. Это стало особенно актуальным в настоящее время, когда в результате проведения внезапных мощных, глубоких огневых ударов с применением высокоточного оружия агрессор может нанести огромные потери обороняющейся стороне, дезорганизовать ее систему управления войсками на всю глубину оперативно-стратегического построения, добиться существенного снижения их морального состояния. Все это приведет к резкому изменению общего соотношения сил в пользу агрессора и создаст предпосылки для успешного решения им не только ближайших оперативных, но и стратегических задач.

Необходимо учитывать и социокультурную среду сторон, другими словами – доминирующие социальные ценности, которые также определяют характер вооруженной борьбы.

В вооруженной борьбе предполагается достижение целей, поставленных на бой, сражение, операцию, войну в целом, что определяется как «победа». Таким образом, понятие «победа» соотносится с понятием «цели войны», и поэтому цель войны может рассматриваться как своеобразный эталон победы.

В свое время Клаузевиц писал: «Целью войны может быть или сокрушение врага, то есть его политическое уничтожение, или лишение возможности сопротивляться, вынуждающее его подписать мир, или же целью войны могут явиться некоторые завоевания... чтобы... воспользоваться ими как полезным залогом при заключении мира». Таким образом, он обозначил два противопоставленных в истории эталона победы. Очевидно, что эти эталоны победы были обусловлены материальным базисом войн абсолютизма как «деловых предприятий правительства».

Войны же буржуазных режимов уже отличаются неизмеримо более широкой социальной базой, позволяющей трансформировать вооруженные конфликты в «народные войны», «дело жизни и смерти нации». За этими новыми эталонами победы – преобразование соотношения между мобилизационными возможностями режимов и потенциалами уничтожения. Если в XVIII веке мощь оружия превалировала над возможностями мобилизации и крупная европейская армия могла быть наполовину истреблена за день боя (с аналогичными последствиями и для ее противника), то с эпохи Наполеона по Вторую мировую включительно наблюдается постоянное преобладание мобилизационного потенциала над средствами уничтожения, невзирая на их совершенствование.

С наступлением в 1950-х гг. ядерного противостояния двух мировых социально-политических систем пришел час и для новой фундаментальной ревизии смысла понятия «победа». Первоначально успехи в развитии ядерного и ракетного оружия были восприняты политическим и военным руководством как возможность кардинального увеличения военной мощи. Все усилия были направлены на то, чтобы в гонке ядерных вооружений оказаться сильнее противника. При этом «победа» понималась не только как сокрушение вооруженных сил противника, но и как военно-политическое уничтожение враждебной идеологии.

В условиях существования биполярного мира стратегическая ситуация определялась идеологической «непримиримостью» основных геополитических противников – СССР и США. Несмотря на сложную ткань их двусторонних отношений в политической области, на военно-доктринальном уровне декларировалось, что обе стороны ведут и будут вести борьбу за выживание своих политических систем без каких-либо ограничений в средствах и ресурсах. Более того, как известно, в любом из существовавших тогда вариантов военно-стратегического планирования, хотя и ставилась цель избежать развязывания глобального конфликта, принципиальная приемлемость такого конфликта оправдывалась необходимостью обеспечить выживание нации и государства перед лицом «смертельной угрозы». Вспомним, например, известную в свое время идеологическую американскую установку «лучше быть мертвым, чем красным», которая рассматривалась в США отнюдь не только как пропагандистский штамп.

В данной ситуации фактически эксплуатировался и доводился до абсурда знаменитый тезис Клаузевица о том, что война есть продолжение политики другими средствами.

Если обратиться в этой связи к истории «холодной войны», то следует признать, что существовавший «генетический» или системный конфликт между сверхдержавами в принципе представлялся неограниченным какими-либо рациональными политическими рамками событием. Поэтому и каждая стратегическая доктрина того времени исходила как бы из потенциальной неизбежности неограниченной эскалации конфликта.

Всякая война и вооруженный конфликт рано или поздно заканчиваются. При этом окончание войны с политико-правовой точки зрения означает прекращение состояния войны, то есть восстановление между воюющими сторонами мирных отношений с вытекающими отсюда важными международно-правовыми последствиями. Государства, как правило, восстанавливают прерванные войной юридические ограничения в отношении граждан (и юридических лиц), которые в связи с войной рассматривались в качестве граждан вражеского государства, устраняются другие юридические последствия, вызванные состоянием войны. Прекращению состояния войны обычно предшествует прекращение военных действий, что согласно международно-правовых норм предполагает перемирие или капитуляцию. Перемирие может быть частным (на отдельном участке фронта) или общим (по всему фронту); срочным и бессрочным. Капитуляция в отличие от перемирия, которое является результатом соглашения между воюющими, прекращает военные действия на условиях, поставленных победителем. Однако в большинстве случаев ни перемирие, ни капитуляция еще не прекращают состояния войны. Для юридического прекращения такого состояния государства прибегают к различным международно-правовым средствам и формам. Это может быть односторонний акт, являющийся результатом инициативы одной стороны. Так, в 1951 г. Англия, Франция и США – каждая в отдельности – односторонне заявили о прекращении состояния войны с Германией. 25 января 1955 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР было прекращено состояние войны между СССР и Германией. Все ограничения в отношении германских граждан, возникшие в связи с войной, были отменены. Прекращение состояния войны может быть результатом двусторонней декларации, когда оно основано на соглашении государств. Например, 19 октября 1956 г. СССР и Япония подписали совместную Декларацию, согласно которой между ними прекращалось состояние войны и восстанавливались «мир и добрососедские дружеские отношения».

Специальной международно-правовой формой, предназначенной для прекращения состояния войны, является мирный договор. В мирном договоре наиболее полно и всесторонне решаются вопросы, связанные с восстановлением мирных отношений, в том числе территориальные вопросы, судьбы мирных жителей, вооруженных сил побежденного государства, военнопленных, возмещения ущерба (репараций), ответственности военных преступников. Так, на основе мирных договоров в 1947 г. их участниками было прекращено состояние войны с бывшими союзниками Германии – Финляндией, Италией, Румынией. Последняя черта под Второй мировой войной в Европе была подведена Договором об окончательном урегулировании в отношении Германии, подписанным СССР, США, Великобританией, Францией, ГДР и ФРГ 12 сентября 1990 г. Этот документ содержит большинство положений, которые являются объектом мирных договоров.

Из приведенных примеров видно, что окончание войны оформляется межгосударственными актами. Однако в последнее время особую актуальность приобрели войны и вооруженные конфликты, в которые вовлечены, с одной стороны, государства, а с другой – вооруженные формирования, не относящиеся к международно признанным государственным структурам. В этом случае ситуация с оформлением правовых актов о прекращении военных действий значительно осложняется. Ведь вооруженные силы представляют собой организацию, созданную на законной основе и содержащуюся государством, а все остальные вооруженные формирования являются незаконными. Поэтому, если в войне критерием победы может служить принуждение противника сесть за стол переговоров, то в вооруженных конфликтах, связанных, например, с борьбой с международным терроризмом, проблема изначально состоит в том, что не ясно, с кем предстоит вести переговоры и чем они еще могут заканчиваться?

Таким образом, хотя взгляды на войну и ее социально-политическое содержание постоянно эволюционируют, сохраняется неопределенность со многими важными их характеристиками.

Владимир Михайлович ЗАХАРОВ – ведущий научный сотрудник сектора региональной безопасности центра оборонных исследований РИСИ, доктор военных наук