Михаил ДЕЛЯГИН

Десять лет назад первый заместитель Генерального прокурора России привел оценки, по которым «объем рынка коррупции сопоставим по доходам с федеральным бюджетом» и превышает $240 млрд., и признаков значимого улучшения ситуации с того времени не наблюдается.

КОРРУПЦИЯ – КЛЮЧЕВАЯ УГРОЗА СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

Коррупция разрушает предпринимательскую деятельность, блокируя тем самым экономическую активность. Во время обесценения рубля последних трех лет бизнесмены жаловались на резкий рост поборов: поскольку коррупционеры тратят деньги в фешенебельных странах, для поддержания привычного уровня жизни им надо было повышать размеры взяток в рублях по мере ослабления российской валюты.

Возникает впечатление, что порой разложение государства из-за его коррумпированности доходит до паралича: иногда чиновники просто отказываются выполнять свою работу даже за взятки, так как несколько взяток, полученные достаточно быстро, гарантируют их благосостояние; в результате вместо 8 часов в день им достаточно работать, например, час – соответствующим образом сократив объем выполняемой работы.

На некоторые должности люди устраиваются для того, чтобы получить взятку, и рассматривают реальный риск лишиться в результате этого свободы как вполне приемлемый, и, даже получив все-таки срок, считают себя в выигрыше.

Однако главная проблема – в качественном уровне коррупции: насколько можно понять, некоторая часть государственных решений, даже стратегического характера, принимается исходя не из содержательных, а коррупционных соображений. Это создает, безо всякого преувеличения, критическую ситуацию. Ведь, если чиновник берет взятки за исполнение (или неисполнение) своих обязанностей, он просто повышает издержки экономики. Если же он принимает принципиальные решения, чтобы брать взятки, он переворачивает государство с ног на голову, извращая его суть и создавая политическую, стратегическую проблему.

Российское общество остро переживает коррумпированность государства, о чем свидетельствуют как данные социологических опросов, так и показатели рейтинга Transparency International, сопоставляющего остроту восприятия коррупции обществами различных стран.

КОРРУПЦИЯ СТИМУЛИРУЕТ МАССОВОЕ ВОРОВСТВО

Качественно новым фактором социально-экономического развития в последнее десятилетие стало моральное разложение российского менеджмента и рабочей силы.

С одной стороны, дефицит профессионалов возник еще осенью 1998 г., когда девальвация после разрушительного дефолта создала возможность для восстановления производства, и с того времени только обострялся. Во многих профессиях умирают, не оставляя смены, последние мастера. Так во время татаро-монгольского ига Россия утратила искусство каменного строительства, а в результате либеральных реформ – искусство ремонта домен.

Система образования, пораженная коррупцией не слабее, чем либеральной реформой, и выродившаяся в простой механизм выкачивания денег из родителей обучающихся, в массовом порядке производит не специалистов, а убежденных в своей уникальности и исключительности безработных с напрочь разрушенной способностью к учебе, а часто и простому освоению новой информации.

В этих условиях люди, сохранившие трудовую мотивацию, не говоря уже о профессиональных навыках, сознают свою уникальность и в лучшем случае диктуют потенциальным работодателям свои «правила игры», а в худшем – откровенно халатно относятся к своей работе.

С другой стороны, воспитанная либеральными реформами общая уверенность в том, что предприниматель – это вор, усилилась откровенным и видным для всех коррупционным грабежом со стороны бюрократии и переросла в общую терпимость к воровству. Российское общество почти перестало осуждать воров, воспринимая их в соответствии со ставшей классической формулой: «у чиновника работа такая, он и должен воровать».

Однако при этом не вызывает сомнений, что у вора не стыдно и украсть. В самом деле: трудовая мотивация обесценена; честно работать в эпоху повсеместного массового воровства и коррупции не только нелепо, но и просто стыдно.

Менеджеры крупных корпораций инстинктивно подражают государству и не считают нужным относиться к владельцам своих компаний лучше, чем представители правящей бюрократии. В результате приобрело серьезные масштабы такое не предвиденное либеральными реформаторами явление, как внутрикорпоративное воровство.

Рассчитывать на помощь правоохранительных органов, как правило, не приходится, а призвать к судебной ответственности менеджера, совершившего хищение до 20 тысяч долларов, из-за разрушенности и коррумпированности судебной системы часто оказывается себе дороже.

В результате откровенная безнаказанность производит дополнительный стимулирующий эффект. Такого массового и повсеместного воровства, как в последние годы, в России не было никогда, и оно нарастает, становясь реальной угрозой для производства (так как драматически повышает издержки), а порой и для жизни предпринимателей. «Откат» стал нормой, без которой немыслима огромная часть сделок; дошло до того, что привычка к нему некоторое время воспринималась как главная преграда для развития хозяйственных отношений России и Белоруссии, в которой существуют достаточно жесткие механизмы финансового контроля.

Коррупция стала образом жизни, массовой культурой, а государство не делает системных попыток ей противостоять (если не считать истерические и быстро сходящие на нет пропагандистские кампании в отношении отдельных проштрафившихся коррупционеров). Разложение российского общества вышло на поверхность и драматически снижает его конкурентоспособность.

НЕОБХОДИМЫЕ СИСТЕМНЫЕ МЕРЫ

Если посмотреть на опыт других стран, становится понятно: мы не уникальны в своих проблемах. Системная борьба с коррупцией и организованной преступностью (которые почти не существуют друг без друга) в США, например, началась лишь в конце 1960-х гг., когда американская политическая элита осознала мафию в качестве своего реального конкурента за политическую власть в стране.

Ответом на рост ее влияния стало принятие комплекса законов RICO, регламентировавших права представителей правоохранительных органов, в том числе при внедрении в преступные сообщества. Эти законы ввели в практику конфискацию активов семей представителей организованной преступности (а коррупция во власти – это всегда мафия), не сотрудничающих со следствием, которые могли быть использованы для влияния на общество. Отличие от «конфискации имущества» в советском стиле, после которого преступник после отбытия наказания зачастую просто не имел легальных средств к существованию, что вновь выталкивало его в преступную среду, заключается в конфискации именно значительных активов, позволяющих влиять на общество и поддерживать высокий уровень жизни, а не необходимого социального минимума. При этом, если преступник сотрудничал со следствием, отрезая себе пути к возвращению в мафию, он лишался лишь нажитого преступным путем.

В результате коррупционеры и другие мафиози оказывались перед выбором: либо лишить свои семьи всего имеющегося имущества (включая, в том числе, и добросовестно приобретенное, – например, полученное по наследству), либо пойти на сотрудничество с государством и выступить на его стороне против преступности. В результате этот шаг весьма эффективно лишал организованную преступность ее экономической базы.

Общим для США и Италии (где в ходе операции «Чистые руки» сменилось несколько правительств, но мафия перестала быть общенациональной политической силой и была ослаблена даже на юге страны) было и распределение ответственности между взяточником и взяткодателем. Оказавшиеся перед необходимостью существенного ограничения коррупции государства исходили из того, что «правила игры» создает чиновник – и бизнесмен часто ставится им в положение выбора между отказом от бизнеса и дачей взятки. Поэтому взяткодатель, сотрудничающий со следствием, мог сохранить не только свободу, но даже доброе имя; к чиновникам же закон был беспощаден.

Но даже в несравнимо более мягкой ситуации, когда бизнесмен сам развращает чиновника, – противоестественное для своей социальной роли деяние совершает именно чиновник. Ибо бизнесмен, к сожалению, – не более чем машинка для получения прибыли. Он лезет в любую щель, откуда тянет деньгами: в этом его общественная функция. А чиновник обязан блюсти общественный интерес и, в том числе, сдерживать бизнесмена.

Поэтому при подкупе бизнесменом чиновника противоестественно поведение именно последнего – и, если бизнесмен, купив его, потом продает его с потрохами, карать надо именно чиновника как изменившего своей социальной функции.

Принципиальным отличием итальянского метода от современной российской практики являются гарантированность, автоматизм и полнота освобождения от ответственности взяткодателя, сотрудничающего со следствием. В нашей стране «деятельное раскаяние» и сделка со следствием обычно ведут лишь к смягчению наказания; при этом в ряде случаев требуется единодушие и следователя, и судьи, что невозможно спрогнозировать заранее. Частичность и слабая предсказуемость этой меры драматически снижает ее эффективность, не позволяя в итоге разорвать круговую поруку коррумпированных чиновников и неразрывно привязываемых ими к себе их жертв.

Эти две меры – конфискация активов семьи членов организованной преступности при их отказе сотрудничать со следствием и освобождение от ответственности взяткодателя в случае его сотрудничества – представляются категорически необходимыми и, строго говоря, достаточными для успеха борьбы с коррупцией. Как показывает практика, они достаточно успешно переводили в режим самоочищения даже такие глубоко коррумпированные и внутренне интегрированные управленческие организмы, как власти Нью-Йорка (которые еще и в 1970-е гг. объединяли в единую клоаку мафию, полицию, суды, местное самоуправление и политические структуры общенационального уровня) или итальянская государственность (которая исторически в значительной степени создавалась мафией – и в процессе объединения Италии в XIX веке, и в ходе восстановления после Второй мировой войны).

Вместе с тем, разумеется, эффективность этих шагов могут существенно повысить некоторые самоочевидные вспомогательные меры.

Прежде всего представляется целесообразным указать на необходимость перехода государственного управления (и всех компаний, находящихся в государственной собственности, а в перспективе – органов местного самоуправления и всех организаций, претендующих на поставку продукции для бюджетных нужд) на систему электронного принятия решений, реализованную в целом ряде крупных международных и даже российских компаний. Эта система обеспечивает почти мгновенное урегулирование споров и принятие даже сложных решений: время на их обсуждение и согласование даже при наличии внутренних конфликтов сжимается с нескольких месяцев, а то и лет до нескольких дней, что качественно ограничивает коррупционные возможности. Однако главное заключается в том, что система электронного принятия решений позволяет осуществлять незаметный для проверяемого и при этом постоянный и полный контроль его деятельности.

Сегодня первым же следствием начала проверки зачастую становится пожар в архиве, заметающий все следы; в электронной же системе принятия решений контролер сможет знакомиться со всеми официальными аргументами, учтенными при принятии решения, без ведома принявшего его. И уничтожить какие бы то ни было следы в этой системе ни один чиновник (кроме ее непосредственных разработчиков) принципиально не в состоянии.

Важнейшей компонентой борьбы с коррупцией является неотвратимость и гласность наказания. Премьер Ли Куан Ю, сделавший Сингапур Сингапуром, на вопрос о причинах его победы над коррупцией в китайской культурной среде (в то время рассматривавшей взятку не как преступление, а как нормальную деловую транзакцию) как-то ответил: «Ничего сложного – посадил двух друзей, остальные сами все поняли».

Представляется принципиально важной категорическая необходимость жесткого контроля за расходами государственных служащих на основе принципов и методами, применяемыми в развитых странах в налоговой сфере. Выявление расходов, превышающих официальные возможности чиновника, должно (по примеру Сингапура, а не значительно более мягких международных конвенций) рассматриваться как прямое доказательство его коррумпированности и вести к суровой каре, включающей (в случае отказа от сотрудничества со следствием) конфискацию семейных активов.

Широко распространенная в среде российской бюрократии ссылка на то, что такой порядок нарушает презумпцию невиновности, юридически несостоятельна, так как в коррупционной сфере в силу ее особой общественной опасности и исключительно высокой латентности презумпция невиновности принципиально неприменима, – точно так же, как и в сфере налоговых преступлений (где такое положение дел считается нормальным). Принципиальное отстаивание российскими чиновниками юридически несостоятельной позиции в пользу интересов потенциальных коррупционеров, как представляется, характеризует эту социальную группу весьма ярко, убедительно и однозначно.

Между тем россиян поражают увольнения высокопоставленных чиновников развитых стран за грошовые подарки (в США чиновник может оставить себе подарок стоимостью до $50), поездки на служебном автомобиле в магазин или частные разговоры со служебного мобильного телефона.

Находят в нашем обществе всемерную поддержку и жесткие меры борьбы с коррупцией, практикующиеся в Китае, – расстрелы высокопоставленных чиновников (в том числе и действительно сделавших много полезного для китайского общества), вынесение смертных приговоров с отсрочкой исполнения (с возможностью переквалификации на пожизненное заключение в случае возмещения нанесенного ущерба и активной помощи следствию), аресты представителей высшего политического руководства Китая (включая недавнего члена Постоянного комитета ЦК КПК – аналога советского Политбюро ЦК КПСС).

Представляется принципиально важным установление двойной по отношению к существующему законодательству, в том числе и за коррупционные преступления, ответственности для государственных служащих за все сознательно (не по неосторожности) совершаемые преступления, так как представитель государства в силу занимаемого им положения и оказываемого ему доверия должен быть образцом поведения для обычных граждан.

Разумеется, неотвратимость наказания должна распространяться на все элементы организованной преступности, участвующие в коррупции (без которой такая преступность, строго говоря, не может существовать), а не только на работников аппарата государственного управления. Весьма перспективным представляется опыт таких разных стран, как Белоруссия, Молдавия и Грузия, которые в ходе борьбы с коррупцией независимо друг от друга выслали со своих территорий всех «воров в законе», не находящихся под следствием или в тюрьме.

Конечно, необходимы и стандартные меры борьбы с коррупцией, однако описанный выше подход качественно повышает их эффективность. Сами по себе они не способны переломить ситуацию и качественно оздоровить общество, однако как вспомогательный инструмент являются исключительно полезными.

Один из ярких примеров таких мер можно найти в США. Там на рубеже 1970-1980 гг. была проведена операция «Шейх и пчелы», в ходе которой агенты ФБР под видом представителей богатых арабских дельцов предлагали взятки политикам и чиновникам. Подобных операций было проведено много, но рассекречена была лишь первая, – равно как и результат: за коррупционные преступления было осуждено более 18 тыс. человек, а коррупция была загнана в «социально приемлемые» для американского общества рамки официально оформленного лоббизма. Разработчик же первой операции через 7 лет после ее завершения стал директором ЦРУ. Кстати, об ограниченной эффективности стандартных мер свидетельствует то, что после своей отставки он, став частным консультантом, сам попал под суд в связи с обвинениями в коррупции.

Разумеется, представляется совершенно необходимым лишение преступников, совершивших коррупционные преступления против государства или с использованием его возможностей, предоставленной им в рамках «либерализации Уголовного кодекса» средневековой возможности откупаться от ответственности («платить за раскрытые взятки из нераскрытых»), так как коррупция во власти является не имущественным преступлением, а преступлением против государственности как таковой.

Необходимо также считать соучастниками коррупционного преступления, несущими полную ответственность за него, руководителей аффилированных с взяткополучателем компаний (при том, что они, разумеется, должны полностью и автоматически освобождаться от ответственности в случае сотрудничества со следствием).

Правоохранительные структуры для снижения их коррупционной уязвимости должны иметь высокий уровень социальной защиты (он важнее текущих доходов, так как при увольнении из-за неблаговидных действий сотрудник лишается пенсий), подвергнуться рациональной реструктуризации, а затем – беспощадной чистке.

Совершившие даже незначительное коррупционное преступление лица должны быть пожизненно лишены прав занимать любые государственные должности, избираться на выборные должности всех уровней, занимать любые руководящие должности (включая частный бизнес, общественные и некоммерческие организации), заниматься любыми формами юридической деятельности и преподаванием общественных наук.

Счетная палата должна получить право обязывать (а не просто просить) профильные правоохранительные органы возбуждать уголовные дела по результатам своих проверок.

Необходимо исключить широко распространенную в настоящее время подмену борьбы с коррупцией борьбой с отдельными коррупционерами, в рамках которой громкие и скандальные обвинения, дискредитирующие государство (и даже ведущие, хотя и довольно редко, к наказанию преступников), не ведут к исправлению недостатков и даже пороков управленческой системы, породившей выявленные коррупционные преступления. В результате она продолжает превращать обычных управленцев в преступников либо отторгать их, а позитивный эффект от выявления и наказания коррупционеров оказывается незначительным и непродолжительным.

Классическим примером такого развития событий представляется «дело Фонда обязательного медицинского страхования», практически все руководство которого (включая председателя) было осуждено в 2009 г. за коррупционные преступления к мерам лишения свободы. Однако правила функционирования Фонда (как и аналогичных Пенсионного фонда и Фонда социального страхования), равно как и механизмы контроля за их деятельностью, не были подвергнуты существенным изменениям, что привело в последующем к многочисленным подозрениям и даже публичным обвинениям.

Это тем более обидно, что в недавней истории нашей страны был, по крайней мере, один эпизод благотворного влияния на коррупционную ситуацию при помощи именно изменений «правил игры».

В 2007 г. многие бизнесмены внезапно отметили существенное ослабление коррупции (потом, правда, по их ощущениям сошедшее на нет). Причина в том, что в 2007 г. региональные силовые структуры (МВД, прокуратура, налоговые органы) вышли из зависимости от губернаторов. Если раньше те чувствовали себя полными хозяевами в регионах, то теперь начали бояться, так как каждое ведомство (также часто коррумпированное, но преследующее собственные корпоративные интересы) может начать безнаказанно «копать» под них.

Институциональные преобразования (создание федеральных округов) были проведены задолго до того, но в 2007 г. произошел психологический перелом, связанный с постепенной заменой креатур губернаторов на назначенцев федерального центра.

В результате в регионах возникли «системы сдержек и противовесов», в принципе позволяющие бизнесу развиваться, так как фактическая ликвидация монополии губернаторов на власть дала ему возможность жаловаться одним властным структурам на произвол других.

Раздробленность региональных силовиков создала объективную потребность в независимом ни от кого из них суде (зависимость которого от администрации президента могла при этом сохраняться), что создало объективные предпосылки для относительного оздоровления как судебной системы, так и экономики в целом.

В результате с начала 2007 г. участники «споров хозяйствующих субъектов» столкнулись с качественно новой практикой передачи дел на апелляцию в апелляционные суды не того же региона, в котором дело рассматривалось судом первой инстанции, а иных регионов, а порой и иных федеральных округов.

При этом дела не передавались на апелляцию в апелляционные суды, имевшие личные связи с судами, рассматривавшими дело в первый раз. В результате сложившаяся смычка между судами первой и второй инстанций начала разрушаться.

Все это породило в предпринимательской среде и в обществе в целом умеренный оптимизм и надежды. А ведь доминирующие общественные настроения представляют собой весьма существенный фактор, способствующий (или препятствующий) борьбе с коррупцией. Для восстановления в обществе представлений о справедливости, искоренения настроений попустительства и вседозволенности представляется целесообразным провести тщательное гласное расследование деятельности высших чиновников и политиков СССР и России с апреля 1985 г., за исключением глав государства. В случае выявления фактов должностных преступлений и приведших к тяжким последствиям случаев пренебрежения служебными обязанностями (что весьма вероятно, учитывая трагичность нашей истории) следует придать их широкой огласке, а в случае выявления преступлений с неистекшим сроком давности (включая преступления против человечности, такового не имеющие) – возбудить уголовные дела против соответствующих лиц.

При этом, как и в случае с коррупционными преступлениями, следует ввести поражение в правах для лиц, уличенных данным расследованием в нанесении вреда государственным интересам Советского Союза и России, а также лиц, занимавших после 1991 г. должность выше заместителя начальника департамента федерального органа исполнительной власти и приравненных к ней и не способных обосновать источники средств и имущества стоимостью более эквивалента $1 млн., приобретенного ими и их семьями после 1991 г.

СУДЕБНАЯ СИСТЕМА – КЛЮЧ К ОБУЗДАНИЮ КОРРУПЦИИ

Борьба с коррупцией может быть успешной лишь при здоровой в своей основе судебной системе. В противном случае уголовные дела будут «разваливаться», а безнаказанность даже заведомых коррупционеров будет практически гарантирована. В свое время де Голль в одну ночь уволил всех судей Франции, заменив их выпускниками юридических факультетов, и французской демократии, как показала практика, эта беспрецедентная «Варфоломеевская ночь» пошла только на пользу.

Судебная реформа, бесконечные разговоры о которой шли на протяжении всех пореформенных лет, была успешно сведена правящей бюрократией к установлению контроля над судами. Этот в значительной степени неформальный, но действенный и почти тотальный контроль над российской судебной системой обеспечивает фактическую безответственность и безнаказанность судей даже в случае вынесения ими заведомо неправосудных приговоров.

Следует сразу же отметить, что в этом процессе, несмотря на его общую безусловную деструктивность, были и отдельные позитивные стороны. В частности, финансирование судов увеличилось и стало почти достаточным, а сами суды были вырваны из-под феодального по своей сути контроля региональных властей.

Однако главная задача – обеспечение независимости судебной системы от исполнительной и законодательной власти – достигнута не была. Между тем только независимый (хотя бы относительно) суд способен стать конституирующим элементом общественного устройства, обеспечивающим цивилизованную для граждан и предприятий и эффективную для общества и национальной экономики в целом жизнь по закону, а не по хаотическим и меняющимся без предварительного уведомления «понятиям».

Первым и, как представляется, сегодня уже совершенно необходимым шагом по оздоровлению судебной системы является широкомасштабная замена скомпрометировавших себя судей.

Необходимость этой действительно радикальной и драматичной меры связана с тем, что к настоящему времени коррупция и административный произвол, насколько можно судить, настолько глубоко укоренились в личных отношениях, что судебной системе, по-видимому, будет крайне затруднительно освободиться от них без освобождения от соответствующих личностей, являющихся непосредственными носителями указанных специфических отношений.

Вместе с тем нельзя забывать и о том, что существующие в настоящее время механизмы, призванные обеспечивать самоочищение судебной системы от разложившихся элементов, совершенно недостаточны. Более того: в ряде случаев, как можно понять, эти механизмы эффективно и беспощадно используются группами разложившихся судей для изгнания из судейского сообщества сохранившихся в нем честных профессионалов.

Для исправления сложившегося положения жизненно необходимо создать действенный механизм контроля за судейским сообществом. В частности, представляется целесообразным установить, что любые бесспорные нарушения существующих норм, в том числе процессуальных, совершенные судьей, должны вести к его исключению из судейской коллегии и пожизненному запрету на любую юридическую деятельность, включая работу в качестве адвоката или официального консультанта, а также на преподавание юриспруденции.

К «бесспорным нарушениям» такого рода со стороны судьи должно быть отнесено, например, такое широко распространенное (насколько можно понять) в современной судебной практике России явление, как игнорирование им материалов или показаний, имеющих существенное значение для рассматриваемого дела. Тем более должны включаться в указанную категорию действий вынесение судьей заведомо незаконных решений, в том числе и установление наказаний, не предусмотренных действующим законодательством (как «ниже нижнего», так и «выше верхнего» предела).

Весьма существенным шагом для нормализации деятельности судебной системы представляется детализация преступлений и правонарушений, предусматриваемых действующим законодательством, формализация обстоятельств как смягчающих, так и отягчающих вину, установление конкретного влияния каждого из этих обстоятельств на величину назначаемого судьей наказания и сужение с учетом этого диапазона наказаний за каждый вид преступления или правонарушения, предусмотренный действующим законодательством (в первую очередь – Уголовным кодексом).

Представляется принципиально значимым осознание того ставшего уже самоочевидным факта, что глубокие различия разных разделов современного права делают практически невозможной универсальную компетентность судей. В силу этого следует завершить процесс специализации судов (и, соответственно, судей) в соответствии с основными разделами права, начатый выделением в отдельные категории арбитражных и военных судов, и выделить в рамках судов общей юрисдикции уголовные, административные, семейные суды, суды по трудовым спорам. В дополнительном рассмотрении нуждается возможность выделения в отдельную категорию судов, рассматривающих споры, связанные с операциями на финансовых рынках.

Категорическим условием повышения эффективности судебной системы современной России представляется четкое ограничение количества дел, одновременно рассматриваемых одним судьей. Игнорирование этой объективной потребности, как показывает практика отечественного судопроизводства, способствует возникновению практики систематической перегрузки судей, что ставит под угрозу психическое и физическое здоровье судейского корпуса, а с ним – и все российское правосудие. Следует ввести правило, по которому превышение установленных предельных норм может разрешаться только в исключительных случаях судом высшей инстанции.

Судьи, присяжные заседатели, свидетели, потерпевшие и члены их семей при возникновении возможности угрозы их благополучию со стороны криминальных элементов должны пользоваться безусловной защитой государства во всем необходимом для устранения этой угрозы объеме. Эта защита должна предоставляться как на время проведения следствия и судебного процесса, так и по его завершении до тех пор, пока в этом существует надобность. Представители государства, не предоставившие защиту в ситуации, когда она могла понадобиться (даже если потенциально нуждающиеся в этой защите и не просили о ней), либо предоставившие ее в недостаточном объеме или с запозданием, должны нести за это уголовную ответственность как за непредоставление помощи и преступную халатность.

Принципиальной мерой, способной кардинально повысить как авторитет, так и реальную значимость судебной системы России, представляется давно назревшее прекращение порочной практики ежегодного принятия в рамках бюджета запрета на действия судебных приставов по обеспечению выполнения судебных решений против государственной казны.

Подобный запрет не просто дискриминирует граждан России, не позволяя им защищать свои интересы перед собственным государством, но и превращает в фикцию саму судебную власть, во многом выводя из сферы ее компетенции органы государственного управления. Тем самым он превращает в фикцию сам закон, реализация которого в отношении федеральной исполнительной власти становится возможной только с существенными изъятиями, и, соответственно, во многом делает заведомо бессмысленным законопослушное поведение граждан Российской Федерации как таковое.

Наконец, необходимо вернуться к практике выборности судей, за исключением судей Верховного и Конституционного судов, существовавшей, в частности, в период советской власти.

НЕОБХОДИМОСТЬ КОНЦЕНТРАЦИИ УСИЛИЙ

В настоящее время борьба с коррупцией рассредоточена практически по всем правоохранительным органам, занимающимся следствием: ей занимаются и Следственный комитет, и МВД, и ФСБ. Придание Росгвардии следственных функций создало перспективу еще большего расширения круга соответствующих структур.

Понятно, что подобное распыление функции ведет к снижению эффективности ее реализации даже без учета весьма вероятного межведомственного соперничества. Не вызывает никакого сомнения, что для обеспечения эффективности борьбы с коррупцией расследование коррупционных дел необходимо сосредоточить в рамках одного ведомства.

В связи с тем, что коррупция во власти представляет собой преступление против государственности и в силу самой своей природы объективно является прямой угрозой государственной безопасности, необходимо сконцентрировать в Федеральной службе безопасности РФ расследование всех дел, связанных с коррупцией в государственных органах, на государственных предприятиях и т.д.

Это качественно повысит эффективность борьбы с коррупцией и позволит в кратчайшие сроки запустить действенные процессы очищения от нее российского государства и общества в целом.

Михаил Геннадьевич ДЕЛЯГИН – директор Института проблем глобализации, доктор экономических наук