— Юрий Семенович, в 2016 году вы в интервью журналу «Национальная оборона» сказали, что США ждет судьба Древнего Рима. Прошло четыре года. И?вот сейчас мы фактически видим в Соединенных Штатах «бунт рабов», полный хаос, упадок империи. Почему так происходит?

— Я бы ответил на этот вопрос двояко. Во-первых, говорить о том, что те события, которые сейчас происходят в США, имеют апокалипсический характер, наверное, рано. Хотя спекуляций на эту тему сегодня достаточно. Тем не менее внешние условия и сам процесс я бы классифицировал как инстинкт самосохранения мировой элиты, прежде всего банковской.

В своей книге под названием «Противостояние», которая выйдет в ближайшие два-три месяца, я подробно анализирую и систематизирую ту информацию, которая на сегодняшний день муссируется в кругах политологов, экономистов – и наших, и зарубежных, – по вопросу жизнеспособности капиталистической системы в целом.

Инстинкт самосохранения этой общественной системы, под которой понимается то, что формирует климат общественных и общественно-экономических отношений в мире, очень высок. Отчасти это происходит благодаря тому, что тот задел, который был создан, начиная с Ротшильда в XVIII веке и по сегодняшний день, настолько мощен, насколько эта система мирового капитала адаптируется к изменяющимся условиям. И доказательством тому могут служить события и XX века, и XXI века, Первая и Вторая мировые войны, из которых мировая элита вышла с огромным профицитом и практически подчинила себе весь мир. Жизнеспособность этой системы не просто высока, а имеет под собой очень мощный фундамент, и говорить о том, что она разрушается сегодня, нет никаких оснований.

Вместе с тем, оценивая объективно происходящее сегодня в мире, можно с уверенностью констатировать, что существуют противоречия внутри самой системы, и это абсолютно естественный процесс, потому что он заложен в принципе соревновательности капиталистической системы. Эти разрушительные процессы не приводят к консолидации, к упрочнению фундамента этой системы, и плюс разного рода противоречия, например по «Северному потоку – 2», который уже перестал быть предметом взаимоотношений Западной Европы и России и приобрел глобальный характер. Надо абсолютно открыто об этом говорить. За всем этим стоят и те абсолютно антагонистические группы, которые на сегодняшний день сформировались в виде противодействия Турции, с одной стороны, с другой стороны – Франции, Греции, Египта. Тот клубок противоречий, который назревает, будет иметь очень серьезные, если и не катастрофические, то предкатастрофические последствия на Дальнем Востоке в виде противоречий между США, Китаем, Японией, Южной Кореей и т.д. Абсолютно очевидна возрастающая напряженность в мире.

Эта напряженность характеризуется тем обстоятельством, что та структура, которая подвергается этому напряжению, беспредельно выдерживать такое напряжение не может. И, конечно, появится какое-то «слабое место», какие-то провокации либо провокация, если можно так выразиться, провоцируемая специально кем-то, либо это будет результат случайного какого-то действия, приведет к этому.

Все, что сейчас происходит во взаимоотношениях с Россией в связи с событиями с Навальным, с Белоруссией и т.д., все это наталкивает на мысль, что возрастающая напряженность будет иметь какие-то очень неблагоприятные последствия. Мы будем наблюдать за развитием событий. Но объективно то, о чем я говорил четыре-пять лет назад, приведет к перераспределению средств, к утрате влияния в глобальном масштабе со стороны отдельных государств, перераспределению этих полномочий среди других стран и военно-политических союзов и к тому, о чем вы сказали в самом начале.

— Сегодня в мире мы наблюдаем турбулентность, которая уже даже похожа на хаос. Мы от более прогнозируемого варианта развития ситуации в мире переходим к полной непредсказуемости. В таких условиях возрастает ли фактор наличия ядерного оружия как того средства, за счет которого поддерживается стратегическая стабильность и не дает миру скатиться к Третьей мировой войне?

— Насчет Третьей мировой войны  – все это провокации политической элиты в разных государствах. На эту тему очень многие положения на сегодняшний день откровенно эксплуатируются чистоплотными или нечистоплотными политиками в своих сугубо индивидуальных интересах. Это и система противоракетной обороны, «эффективность» которой известна. Тем не менее, где надо и где не надо, и политики, и представители других слоев общества используют этот жупел, которым можно размахивать и угрожать, хотя сама данная проблематика выеденного яйца не стоит.

Такая же ситуация и с ядерным оружием. И мы в истории взаимоотношений Советского Союза и США, России и США, знали и были прецеденты, когда договора заканчивались официально, формально, тем не менее стороны договаривались соблюдать условия этих договоров без наличия самих договоров. С другой стороны, если взять «клуб ядерных держав», то такие его члены как Франция, Англия и Китай – они вообще находятся вне рамок каких-либо договоров, и ничего.

Почему же сейчас должны быть договора между Россией и США, которые как бы стабилизируют ситуацию, связанную с невозможностью отсчета последних минут, секунд до известного катаклизма. Наличие 200 или 300 ядерных боеголовок мощностью от 500 килотонн до мегатонны у одной из стран так же опасно, как и увеличение количества боеголовок от 500 до 1500. Разницы абсолютно никакой нет.

И если эти страны находится вне договорной системы, от этого ситуация ведь не усложняется с точки зрения приближения или отдаления от возникновения подобного рода ситуаций. Другое дело, что, безусловно, наличие договоров разряжает не обстановку с точки зрения возникновения потенциальных конфликтов. Оно порождает самое главное во взаимоотношениях между государствами – принцип доверия.

Вот если вернуться на 30 лет назад к Договору о РСМД 1987 года. Договор был заключен между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, полнейшими антиподами с точки зрения идеологических систем, с мировоззренческих представлений о направлениях развития общества. Тем не менее наличие этого договора в значительной степени способствовало появлениям элементов доверия. Но эти элементы в подавляющем большинстве случаев носили показной характер. Иллюзий на этот счет не должно быть никаких.

В своей книге «Противостояние» я пришел к однозначному выводу, что со стороны Советского Союза ракеты средней дальности не представляли угрозу для США. Более того, обладая мощным элементом влияния на Западную Европу, ведь практически страны НАТО разместили «Першинги» на своей территории, американцы пошли на подписание договора. Ясно, что это была сделка. И предметом этой сделки было: последующая деятельность Сороса на территории СССР, создание «культурной инициативы», и с этого практически началась псевдодемократизация в нашей стране, появление в обороте доллара и т.д. Далее события шли «по накатанной дороге», которая привела к краху СССР.

Это была сделка, потому что потенциальная угроза действительно была велика для Советского Союза, а не для американцев. Горбачев пошел на подписание этого договора, а за кулисами, как я предполагаю, осталась эта сделка. Со стороны США она была подхвачена как элемент внедрения тех начал, которые лежали в основе капиталистического общества на Западе и западной идеологии, внедрение ее в Советском Союзе, чего в принципе раньше не могло быть.

Договорная практика сама по себе больше даже не политика, а – хотя это будет звучать резко, – это больше политиканство. Сейчас те договора практически денонсированы, и Договор по ПРО в начале века, и Договор о ДРСМД, видимо та же судьба ждет Договор СНВ-3.

Опасность – помимо доверия или недоверия – в адекватности восприятия этой ситуации элитами, теми, кто формирует общественное мнение внутри государства. Есть внешняя сторона вопроса, а есть внутренняя. От интеллекта и профессионализма политической элиты в значительной степени зависит и состояние государства. Выход из договоров может восприниматься элитами как сигнал к атаке. И такие поползновения сейчас уже делаются. Это способствует возрастанию все большей напряженности.

— Как вы полагаете, существующий типаж вооружений для наземных стратегических ядерных сил РФ оптимален с точки зрения реагирования на новые вызовы и угрозы? Наличие ракетных комплексов «Тополь-М», РС-24 «Ярс» шахтного и мобильного базирования представляют собой оптимальный вариант развития группировки РВСН на ближайшие 30-40 лет?

— Стратегические ядерные силы должны решать задачу обеспечения национальной безопасности государства. Сейчас этот потенциал гарантированно избыточен. Вместе с тем вооружение есть вооружение, и остановить процесс, связанный с его совершенствованием, просто невозможно. Именно поэтому необходимо двигаться в направлении тех поисковых работ, которые действительно повышают эффективность стратегического вооружения, но исповедуют при этом единственный, на мой взгляд, правильный тезис, который декларирует следующую идею. Речь должна идти не о соревновательности в этом процессе, не о политике, а о минимальной разумной достаточности. При этом минимальная разумная достаточность определяется, прежде всего, критерием, о котором я неоднократно говорил на всех уровнях, включая самый верхний. Имею в виду использование универсального критерия «стоимость – эффективность». Когда создаются более эффективные вооружения, то очевидно, что количество этих вооружений должно сокращаться при решении той же задачи обеспечения национальной безопасности. Если это не делается, значит это затратный путь, который приводит к абсолютно необоснованным дополнительным затратам на оборону.

— Все-таки ядерное оружие – это зло или благо?

— Это, безусловно, благо. И исторически это подтверждается отсутствием глобальных войн в течение 75 лет. Это самый длительный промежуток времени отсутствия войн мирового масштаба. И главным звеном в этой цепочке, безусловно, выступает ядерное оружие, которое является мощнейшим фактором сдерживания агрессивности государств.

Не случайно Барак Обама, который представлял ин­тересы мировой финансовый элиты, в одном из своих декоративных выступлений призывал к «ядерному нулю» для того, чтобы отказаться от ядерного оружия и вернуться к той ситуации возможности применения неядерного оружия с потенциальными конфликтами, которые уже происходили в мире за последние 100 лет. «Ядерной ноль» – это как раз отказ от потенциальной боязни огромной разрушительной силы оружия и возврат к той ситуации, когда при отсутствии подобной угрозы возможно применение и использование неядерного оружия для создания конфликтных ситуаций глобального характера.

— Почему до сих пор Соединенные Штаты Америки не извинились за Хиросиму и Нагасаки? Ведь это были акты устрашения, дверь в новый ядерный мир, но в то же время огромное количество человеческих жертв.

— Я бы сказал так. За Хиросиму извиняться было не за что, потому что было создано новое оружие, а оружие для того и создается, чтобы его применять. Все, что связано с Хиросимой, в известной степени оправдывать нельзя, но можно понять. Новое оружие нужно было опробовать, посмотреть, что это такое. А вот атомная бомбардировка Нагасаки – это уже преступление. Во-первых, было ясно, что применение такого оружия связано с огромным количеством человеческих жертв. Во-вторых, это не диктовалось никакими условиями военной необходимости. Япония уже была разгромлена, и соответствующие доклады по линии Министерства иностранных дел и по той информации, которой обладало ЦРУ, по состоянию на август 1945 года подтверждали, что потенциал Японии практически был исчерпан с точки зрения возможности военного противостояния.

Это был акт устрашения, и акт устрашения не Японии, а Советского Союза. На Потсдамской конференции, когда с желанием произвести впечатление на Сталина Трумэн сообщил ему о произведенном в июле первом взрыве атомной бомбы «Тринити» в рамках Манхэттенского проекта и ожидал истерической реакции со стороны Иосифа Виссарионовича, – реакция оказалась абсолютно спокойной. Курчатов уже работал. Так что это был акт устрашения Советского Союза, и, если бы не 1949 год и не взрыв нашей первой атомной бомбы, а потом и термоядерной бомбы (где мы опередили американцев), события могли бы развиваться совсем по-другому. Не знаю по возможности применения ядерного оружия, но по крайней мере, с точки зрения диктата политической воли при наличии такого оружия у одной стороны (США) и его отсутствия у прямого оппонента (СССР), все могло бы иметь абсолютно непрогнозируемые последствия.

— Вся ваша жизнь связана с созданием ракетно-ядерного щита нашей Родины. Вы удовлетворены, тем что вы делали, делаете, продолжайте делать, как личность, конструктор, академик? Как в конце концов человек, на плечах которого безопасность нашей страны?

— Вопрос очень непростой и носит, в общем-то, риторический характер. На него можно отвечать по-разному. Но жить нужно не тем, что сделал, а тем, что предстоит сделать. В этом и заключается интерес жизнедеятельности любого человека. Если у него есть интерес к созданию чего-то нового, значит он еще развивается. А если он живет прошлыми заслугами, то это совсем не интересно. Поэтому мы смотрим вперед, и, как я в одной из своих книг написал, мыслительный процесс нельзя остановить.

Вооружение, как и любой продукт человеческой деятельности, – это процесс, который невозможно фиксировать на определенной стадии развития. Условия потенциального боевого применения меняются, так и сама техника во всех ее проявлениях также совершенствуется. Это касается практически всех компонентов, которые составляют фундамент любой составляющей стратегических ядерных сил, это и элементы наземного пускового оборудования, и собственно ракеты. По каждому из этих элементов налицо тенденция развития, за которой стоит безусловное совершенствование техники, повышение боевой эффективности и т.д.

И вот для того, чтобы овладеть этими инструментами, нужно совершенствовать свои знания, не останавливаясь на достигнутом, не считая, что ты знаешь очень много. 20-30 лет назад соревновательность не только среди разработчиков была тем побудительным началом, которое позволяла объективно двигаться вперед. Нерушимый союз военных и промышленности, не оборонно-промышленный комплекс, а военно-промышленный комплекс. Эта совместная деятельность позволяла профессионально достигать наиболее значимых результатов, и эффективность этого взаимодействия, безусловно, давала свои результаты.

— Сейчас США стоят фактически на пороге перевооружения всех компонентов своей ядерной триады. Заданы новые НИОКР по новому стратегическому бомбардировщику, по новой МБР и по новому подводному носителю. Этот процесс перевооружения ядерной триады США, в то время как мы уже пик этот почти и прошли, для нас несет определенную угрозу или это естественный процесс обновления?

— Я думаю, что это естественный процесс обновления, и, исходя из современных представлений о развитии науки и техники, придумать что-то, представляющее потенциальную угрозу, на сегодняшний день невозможно. Более того, у нас самих создан определенный задел.

Мы по-разному подходили к процессу модернизации своего стратегического ядерного потенциала. По сравнению с американцами у нас этот процесс не прерывался, в то время как у американцев он носил, если можно так выразиться, дискретный характер. С одной стороны, это имеет свои преимущества, а с другой – свои недостатки. Но как только мы говорим о дискретности в исследованиях, то, хотите вы того или нет, на период дискретности вы будете отставать в развитии. Сейчас эта ситуация сложилась с точки зрения соотношения российского научно-технического потенциала и американского в этой области, и он не в пользу США. Так объективно сложилось.

Реально реализуют ли они то, о чем мы сейчас говорим для восстановления паритета? Уверен, что реализуют. Но для этого потребуются ресурсы и время. Мы же здесь имеем определенное преимущество, и, если будем действовать умно и профессионально, то по мере того, как будет ликвидироваться отставание американцев от нас, мы должны будем, безусловно, двигаться вперед и создавать такие вооружения, которые действительно будут обладать существенным преимуществом.

— Твердотопливному боевому ракетостроению альтернативы нет?

— Если говорить об этом с мировоззренческих позиций, то, безусловно, прежде всего, когда создается вооружение, мы должны руководствоваться двумя принципами. Во-первых, оно должно быть эффективным в потенциальных условиях боевого применения. Во-вторых, оно не должно вредить нам самим. С этой точки зрения альтернативы фактически нет.

— Как можно оценить проекты по диверсификации Корпорации МИТ в нынешних условиях?

— Диверсификация – это очень правильный процесс. Любому предприятию обязательно нужно заниматься тем, что связано с упрочнением фундамента его функционирования. А упрочнение фундамента неизбежно связано с более широкими направлениями деятельности. Если вы создали что-то, и оно функцио­нирует в течение 15-20 лет, то возникает естественная пауза. Я имею в виду, что производство техники с точки зрения серийного изготовления ведется как результат этих работ. Но есть и еще одно обстоятельство, связанное с тем, насколько продуманно в государстве ведется процесс обновления вооружения. Технологическая база, созданная для обновления вооружения под пиковую нагрузку, должна использоваться в том числе для диверсификации.

Эта диверсификация позволяет решить две проблемы. Безусловно, сохранить «мозги» в области научной,  инженерной и производственно-технологической мысли, тем более что функционирование в условиях создания гражданской продукции принципиально отличается от создания оборонной техники. Это действительно реальный рынок. А производство оборонной техники в подавляющем большинстве случаев – монопольное производство. Это первый тезис. И второе, это позволит использовать и сам модернизированный производственный потенциал.

Но есть огромное количество препятствий на этом пути. Первое из них – формирование стоимости продукции. Вы участвуете здесь в рынке и должны быть конкурентоспособными не с точки зрения основных характеристик, потребительских свойств, но и с точки зрения стоимости. Формирование цены в военной промышленности и в гражданской продукции сильно отличаются. Поэтому одно из основных положений в ходе этой деятельности – это раздельный учет. Это сложная процедура, но к ней нужно обязательно подходить на государственном уровне, и нужно поставить задачу перед оборонной промышленностью, чтобы это было неизбежным условием создания гражданской продукции.

Второй вопрос – это внедрение результатов в гражданский сектор. Где-то это происходит абсолютно безболезненно, например, в авиационной промышленности, в промышленности, связанной с судостроением, где создаются суда либо военного назначения, либо гражданского, и это – естественный процесс. В случае ракетной техники стратегического назначения это невозможно, хотя есть определенное направление деятельности такого рода. И нам приходится отвоевывать свое место под «солнцем». Удается ли это сделать? Удается. При поддержке Президента и Правительства РФ. Вместе с тем это сопряжено с огромным противодействием со стороны чиновников разного уровня даже при поддержке руководства страны в виде принятых Президентом решений. Приходится преодолевать сопротивление. И, конечно, это не добавляет эффективности.

— Какие проекты можно выделить?

— Реализуется несколько больших проектов. Я не говорю о тех проектах, которые носят локальный характер. Таких проектов много. А вот то, что связано с кооперацией в целом, то это комплекс гидравлического разрыва нефтяного и газового пласта, по которому мы работаем уже более двух лет, добившись признания в России. Выделены государственные деньги в рамках соответствующих программ, и тем не менее мы не можем приступить практически к реализации в силу чиновничьего противодействия, о котором я уже говорил.

Также мы реализуем проект «Чистая вода» в рамках обеспечения населения чистой питьевой водой, потому что в России очень неблагоприятная ситуация с питьевой водой. 50% населения страны, по данным Росприроднадзора, пользуется питьевой водой, не соответствующей санитарно-эпидемиологическим нормам. Отсюда и высокая смертность и различного рода заболевания.

60-70% питьевой воды в Москве очищено с помощью генераторов озона, созданного нами отечественного оборудования. Тиражирование этих технологий по Российской Федерации на сегодняшний день сталкивается с абсолютно парадоксальными ситуациями, недостаточной эффективностью использования выделенных средств для этих нужд. Вместе с тем мы движемся к намеченной цели, и на сегодняшний день находимся на пороге создания и реализации нескольких пилотных проектов уже не в столице, а в регионах. С одной стороны, это очень тяжело, но мы руки не опускаем и, будучи оптимистами по натуре, смотрим на это дело с надеждой.

— Как преодолеть этот барьер?

— Это очень сложный вопрос. У нас практически отсутствует в режиме инновационного развития то, что может рождаться как элемент продвижения вот этих инноваций на реальный рынок. Без административного ресурса сделать это невозможно. В ряде направлений эти процессы продвигаются с известной степени оптимальности. Но те направления, которые связаны с общим машиностроением, которое лежит на стыке многих областей, общая рыночная культура у нас находится здесь еще в зачаточном состоянии.

Это новая инновационная составляющая у нас очень слаба. Мы отстаем в технологическом плане от Запада. И?поставлена задача не просто диверсификации, а и решения задачи импортозамещения, чтобы в известной степени быть независимыми в тех критических областях для экономики, для которых это действительно важно. И технология гидравлического разрыва пласта является одним из таких направлений. Такая же ситуация по очистке воды, где мы потеснили иностранных конкурентов в Москве и пытаемся в регионах. Мы проводим испытания, делаем это за счет собственных средств, что повысит эффективность функционирования этих элементов в разы.