— Татьяна Викторовна, сегодня в средствах массовой информации очень активно обсуждается тема секвестра военного бюджета. Ходят самые разные слухи и спекуляции. Расскажите, пожалуйста, что происходит на самом деле. Остается ли бюджет Министерства обороны в прежних размерах, или он все-таки сократится?

— Мне бы хотелось начать отвечать на этот вопрос с тезиса, который мы очень часто озвучиваем: расходы на национальную оборону – не то же самое, что расходы на содержание армии. Действительно, доля расходов в бюджете страны на национальную оборону велика. 20 процентов федерального бюджета – это не то же самое, что расходы на национальную оборону. Если посмотреть на структуру бюджета Министерства обороны, то основную долю в нем – более 55 процентов – составляют расходы на перевооружение армии. А что такое расходы на перевооружение? Это фактически наши инвестиции в развитие оборонно-промышленного комплекса. Заключая довольно-таки весомые и гарантированные контракты по гособоронзаказу, наша промышленность получает в первую очередь зарплату сотрудников, которые работают на этих предприятиях. Как правило, это предприятия бюджетообразующие в городах. И через эти контракты бюджеты городов, муниципальные бюджеты, бюджеты субъектов федерации получают налоги. То есть это большая составляющая – бюджетная, социальная – в целом по всей России.

То есть, с одной стороны, идет перевооружение нашей армии, мы получаем новые современные образцы. С другой стороны, это серьезная инвестиционная составляющая в нашей промышленности. А с учетом того, что у оборонки есть и коммерческая, гражданская продукция, получается некий волновой эффект, способствующий и развитию гражданской составляющей. Кроме того, на ОПК работают и иные отрасли промышленности – металлургия, радиоэлектроника, а значит волновой эффект инвестиционной составляющей распространяется и на них. Именно поэтому руководством страны, президентом было принято решение, что Госпрограмма вооружения не подлежит секвестру вообще. Также было принято решение, что бюджет Министерства обороны будет сокращен не на 10, а на 5 процентов. И еще, что очень важно, под сокращение не попадают социальные обязательства. Таким образом, из всего бюджета Министерства обороны, составляющего три триллиона рублей, не подлежат секвестру Госпрограмма вооружения и публичные обязательства – это денежное довольствие, социальные гарантии военнослужащим. Таким образом, бюджет Министерства обороны в целом обеспечивает строительство и развитие Вооруженных Сил, обеспечивает гарантии военнослужащим. А этот пятипроцентный секвестр в основном затрагивает материально-техническое обеспечение и строительство.

Здесь важно отметить, что с 2014 года по поручению министра обороны реализуется программа «Эффективная армия». Мы унифицируем строительные проекты, вводим типовые проекты, переводим наши хозяйства на газ. То есть выполнение этой программы дает довольно существенную экономию наших расходов. Поэтому то пятипроцентное сокращение, которое падает на материально-техническое обеспечение и на строительство, будет учтено за счет оптимизации расходов.

— Недавно Минобороны выступило с инициативой об изменении принципов формирования военного бюджета – предлагается закрепить в нем базовый объем и объем расходов на чрезвычайные цели. Не могли бы вы рассказать об этой идее подробнее?

— Мы исходили из того, что у Министерства обороны есть ряд основополагающих документов: план строительства и развития Вооруженных Сил, Госпрограмма вооружения, план обороноспособности, соответственно все финансовое обеспечение рассчитывается на основе этих планов. Важно, что все эти планы и все финансовое обеспечение по этим планам взаимосвязано по срокам и мероприятиям. И мы четко понимаем, какая техника к нам приходит. Мы должны быть готовы по системе базирования. Мы четко знаем, в какие месяцы в войска поступает та или иная новая техника, когда должна быть готова инфраструктура под эту технику. Мы должны понимать и то, какой контингент военнослужащих будет служить на этой технике, и из-за этого корректируются планы комплектования военнослужащих по контракту. Мы не просто набираем по 50 тысяч в год, у нас есть четко сформированные графики комплектования военнослужащих по контракту. Именно под ту технику, которая поступает.

Взаимоувязав все эти планы, мы можем просчитать необходимые для их реализации базовые объемы средств. Мы их называем минимально необходимыми базовыми объемами финансирования, они требуются для того, чтобы наша армия развивалась.

Возвращаясь к первому вопросу, когда рассматривался вопрос секвестра нашего бюджета, было очень легко обосновывать это минимально необходимое количество финансирования, потому что эти базовые объемы, о которых я говорила, обоснованы исходя из натуральных показателей. Мы знаем, какая у нас численность армии, какие площади мы занимаем, какое количество техники и в какой период к нам поступает. Все эти натуральные показатели легко просчитываются. Дальше применяются необходимые нормативы. Мы знаем, сколько нам стоит военнослужащий по контракту, сколько стоит военнослужащий по призыву. Мы знаем стоимость сутодачи, стоимость обмундирования, стоимость строительства квадратного метра. И исходя из простых натуральных показателей, применяя эти нормативы, мы выходим на стоимостные показатели, которые мы и называем базовыми.

Такой подход мы предложили президенту. Он позволяет при секвестре бюджета принимать решение не арифметически, а исходя из угроз национальной безопасности – потому что секвестр какого-либо направления по бюджету национальной обороны влечет снижение обороноспособности страны. С учетом того, что оценка угроз национальной безопасности вырабатывается Советом безопасности, такое решение мы предложили принимать именно на площадке Совбеза.

— Тот подход, который вы сейчас озвучили, базируется, прежде всего, на необходимости учитывать реальные угрозы национальной безопасности. Разумеется, Государственная программа вооружения, которую удалось отстоять полностью – это важнейший элемент реагирования на будущие угрозы. Именно поэтому, по всей видимости, она и осталась без каких-либо сокращений. Это так?

— Да, это так. Подняв этот вопрос на уровне Совета безопасности и предложив президенту все-таки рассматривать секвестр нашего бюджета исходя из угроз национальной безопасности, мы получили поддержку президента. И сейчас мы проводим работу по четкому обоснованию базовых объемов и их защите на Совете безопасности.

Несмотря на тяжелые экономические условия, в которых мы находимся сейчас, реализация Госпрограммы вооружения, как я уже говорила, позволяет предприятиям ОПК стабильно и гарантированно получать доходы и продолжать модернизацию производства, внедрять новые технологии. На наш взгляд, в этом процессе останавливаться нельзя. Невозможно остановить строительство подводных лодок, самолетов, вертолетов. Даже если заморозить постройку, эти объекты все равно нужно содержать. В противном случае это обернется еще большими затратами.

Поэтому мы считаем очень правильным то, что на протяжении многих лет решения по секвестру Госпрограммы вооружения не принимаются. Это не только перевооружение нашей армии, это модернизация промышленности, инвестиционная составляющая, социальная составляющая, мультипликативный эффект во все отрасли нашего народного хозяйства.

— Справедливость ваших слов можно проиллюстрировать тем, что, например, Концерн ВКО «Алмаз – Антей» впервые за постсоветское время построил два абсолютно новых завода – один в Нижнем Новгороде, другой в Кирове. Там будет запускаться производство новой техники – зенитной ракетной системы С-400, в перспективе – С-500, и всей гаммы зенитных управляемых ракет к этим системам. Недавно я был на Ижевском электромеханическом заводе «Купол», который известен, прежде всего, по зенитным ракетным комплексам малой дальности «Тор», но параллельно на предприятии развиваются и другие инновационные производства. Совершенно четко идет диверсификация военной и гражданской составляющей. Поэтому то, что удалось отстоять неизменным гособоронзаказ и Государственную программу вооружения – это хорошо. Это стратегические инвестиции в будущий экономический инновационный потенциал России.

— Да, и я хочу сказать еще раз, что в нашем большом 3-триллионном бюджете основная доля – это Госпрограмма вооружения, следующая составляющая – это денежное довольствие и компенсационные выплаты. И та база, которая попала под секвестр, – это строительство и МТО. Но 5 процентов – это сумма, посильная Министерству обороны, мы ее даже не почувствуем, исходя из того, что мы проводим работу по оптимизации расходов. За счет экономии мы не сократим строительство объектов и не урежем довольствие наших военнослужащих.

— В среде либеральной общественности и западных экспертов бытует мнение, что масштабное финансирование оборонных расходов может негативно сказаться на российской экономике, особенно в условиях кризиса. Что бы вы могли ответить на такие упреки?

— Говоря о бюджете Министерства обороны, мы акцентировали внимание на том, что промышленность получает государственные гарантии в виде больших объемов контрактов. Мы своевременно и в полном объеме финансируем промышленность. Это как раз и дает возможность экономике развиваться. Сегодня те регионы, в которых расположены оборонные предприятия, находятся в лучших условиях, потому что эти предприятия достаточно дисциплинированно и системно платят налоги в их бюджеты. И дают заказы сопутствующим отраслям – то есть, как мы уже говорили, возникает волновой эффект, который дает возможность получать заказы и другим предприятиям, не имеющим отношения к оборонке,  но участвующим в гособоронзаказе косвенно, через свою продукцию.

— Это 3-4 уровень кооперации?

— Это даже 4-5 уровень кооперации. То есть предприятие не получает  госзаказ напрямую, но выполняет для ОПК заказы, поставляет комплектующие. Поэтому у него тоже имеется гарантированный заказ. И если предположить, что мы сейчас сократим эти заказы, то это может в первую очередь привести к снижению доходов предприятий, выручки, к увольнению рабочих, падению налогов в региональные бюджеты. И мы как раз и начинаем с того, что говорим, что Госпрограмму вооружения трогать не надо, потому что она имеет мультипликативный эффект не только в развитии оборонки, но и иных отраслей нашего хозяйства. Плюс социальный эффект.

— Вам удается находить взаимопонимание по этим вопросам с нашими экономическими ведомствами, прежде всего с Минфином? Понятно, что Минфин, как скупой рыцарь, стоит над бюджетом и максимально хочет все урезать. Неизбежно возникает необходимость в хорошем смысле лоббировать, отстаивать. Удается находить с Минфином общий язык в этом плане?

— Да, диалог действительно ведется очень сложный. Понятно, что Минфин думает о той экономической ситуации и тех параметрах, которые сложились на сегодняшний день,  балансируя свой бюджет. Но нам удается их убеждать тогда, когда наши расчеты обоснованны. И проведя работу по формированию базовых объемов, мы сильно укрепили свои позиции с точки зрения обоснованности расходов. Я уже говорила, что есть конкретные цифры по численности нашей армии, есть информация по инфраструктуре – военным городкам и другим объектам, которые армия занимает. Есть конкретные данные по поступлению военной техники. Все это счетные позиции, поэтому, проведя работу по определению базовых объемов, нормативов, все наши расходы становятся понятными и прозрачными. Наши бюджеты были полностью обоснованы, и первоначальный бюджет 2016 года мы защитили в полном объеме. И потому что наши расходы были аргументированы и понятны, было принято решение секвестировать их не на 10, а на 5 процентов. Большее сокращение может нести риски структурных изменений в Вооруженных Силах.

— В декабре 2014 года президент России поручил Минобороны создать межведомственную систему контроля за расходованием средств гособоронзаказа. Стоит полагать, что такое поручение было обусловлено какими-то проблемами в сфере финансирования, либо расходования средств гособоронзаказа. Какие были предпосылки для ужесточения контроля за расходованием денежных средств в сфере гособоронзаказа?

— Одной из первых предпосылок является тот факт, что мы очень «большие»: в национальном бюджете 20 процентов приходится на национальную оборону. Такие серьезные деньги, которые выделяет государство на национальную оборону, должны расходоваться эффективно и по целевому назначения. Об этом говорилось неоднократно. Если Министерство обороны гарантированно в полном  объеме финансирует нашу промышленность, и возникает ситуация, когда промышленность срывает сроки поставки образцов вооружения, а выделенные деньги потрачены не на цели производства этой продукции, – это равносильно угрозе национальной безопасности государства. Президент, поручая нам создать систему контроля за целевым использованием бюджетных средств, в своем послании исходил именно из этого. Мы получили такое поручение совместно с Росфинмониторингом, и нам необходимо было подготовить поправки в закон о гособоронзаказе, в которых необходимо предусмотреть нормы, не позволяющие бюджетным средствам уходить на цели, не предусмотренные гособоронзаказом.

Когда мы проанализировали ряд контрактов и посмотрели, как расходуются бюджетные средства, выделенные на конкретные образцы вооружения, то в ряде случаев мы увидели, что деньги шли не на цели, предусмотренные контрактом. С наших авансов могли выплачиваться проценты по займам, могли приобретаться ценные бумаги, могли участвовать предприятия, которые по базе налоговой службы или Росфинмониторинга являются предприятиями с негативной деловой репутацией, с отсутствующим фондом оплаты труда. Мы увидели ряд расходов, на которые государство деньги не выделяло. У нас формируется себестоимость, понятна конечная цена продукции. Мы эту себестоимость смотрим: что составляет зарплата, что составляют накладные расходы, что составляют комплектующие. И когда мы увидели, что наши авансы шли на кредиты, на займы, на ссуды, на ценные бумаги и какие-то иные выплаты, не предусмотренные в нашем контракте, тогда и было принято решение создать эту систему контроля.

Президент перед нами поставил две задачи. Первая – создать инструмент профилактики нецелевого использования бюджетных средств. Вторая задача – создать систему межведомственного контроля за целевым использованием бюджетных средств.

Задачу профилактики мы решили путем создания отдельных счетов, с открытием идентификатора по каждому контракту в уполномоченных банках – надежных и устойчивых. Таким образом, мы окрасили наш военный казенный рубль и перевели его в уполномоченные банки. Каждый последующий исполнитель, который попадает в цепочку исполнения контракта, также обязан открыть отдельный счет в уполномоченном банке, который выбрал головной исполнитель, в контракте указать идентификатор. Система открытия счетов предоставляется банками бесплатно. Сколько бы счетов предприятие ни открывало, эта услуга бесплатна. Таким образом, мы сегодня в системе наблюдаем, как идет финансирование нашей кооперации, мы видим, насколько оперативно головные исполнители, получив от нас аванс, авансируют или не авансируют свою кооперацию. Например, мы можем проследить по базе, что предприятие, получив авансы, направило их на депозитный счет. Или что кооперация с этим идентификатором работает в наших интересах, используя свои оборотные и кредитные средства. Поэтому у нас появилась возможность головному исполнителю задать вопрос, почему, получив авансы от госзаказчика –Министерства обороны, предприятие держит деньги у себя на счетах, либо использует на иные цели.

Есть четкий перечень операций, на которые не должны расходоваться бюджетные средства. Мы запретили выплату процентов по кредитам, потому что предприятия с наших авансов позволяли себе выплачивать коммерческие кредиты, взятые на иные цели. Никто теперь не покупает ценные бумаги, не дает ссуды, и так далее. Мы видим, что уполномоченные банки жестко это контролируют. И за четыре месяца практической реализации этого закона – с  1 сентября 2015 года, было приостановлено несколько таких операций, когда банки не пропустили бюджетные средства на финансирование целей, не предусмотренных контрактами.

Мы проводим большую разъяснительную работу по этому поводу. Сегодня большинство предприятий научилось работать в новой системе. Но если возникают какие-то вопросы, то мы встречаемся с представителями предприятий и решаем проблемы, которые возникают в ходе работы по новому закону.

Вторую задачу – создание системы контроля целевого расходования бюджетных средств без образования дополнительных контролирующих служб мы также успешно решили. Сегодня гособоронзаказ и расходование бюджетных средств контролируют Счетная палата, Росфинмониторинг, Федеральная антимонопольная служба. Нам, как госзаказчику, в соответствии с законодательством было поручено следить за целевым использованием бюджетных средств. Однако инструментов для этого не существовало. Поэтому, объединив наши усилия, мы создали информационную базу, о которой я говорила,  где мы можем видеть прохождение платежей по ГОЗ. Банки в режиме онлайн нам направляют эти платежи. По идентификатору мы отслеживаем любого головного исполнителя, видим всю его кооперацию. Здесь важно отметить, что мы можем предоставить к этой системе доступ головному исполнителю. И головной исполнитель может видеть всю свою кооперацию по строительству и созданию того или иного образца вооружения.

Федеральная антимонопольная служба сегодня контролирует ценообразование, гособоронзаказ, поэтому, предоставляя ей доступ к нашей системе, мы даем ей возможность получать информацию для исполнения своих функций. Росфинмониторинг присылает нам риск-ориентировки. Если в нашей системе он видит, что появляются фирмы, где директор и бухгалтер в одном лице, фонд оплаты – 0, уставный капитал – 10 тысяч, предприятие создано за 2-3 месяца до заключения контракта, он информирует нас, госзаказчика: «обратите внимание, что в цепочке кооперации появилось предприятие, которое, похоже, не занимается производственной деятельностью».

— Имеет признаки фирмы-однодневки?

— Да. Соответственно, обладая этой информацией, мы информируем нашего заказчика, головного исполнителя. Большая работа проводится с «Ростехнологиями». Здесь важно отметить, что было поручение президента всем госкорпорациям создать свою внутреннюю систему казначейства, чтобы бюджетные средства расходовать эффективно. Наша система мониторинга бюджетных средств по гособоронзаказу очень хорошо стыкуется с программой, которую предприятия вводят у себя по внутриказначейскому сопровождению. И предприятия, которые хотят видеть прозрачность своего бюджетного финансирования, заинтересованы в доступе к нашей системе. Мы проводим такую работу с желающими и даем им довольно серьезный инструмент по отслеживанию финансовых потоков.

— Каким был критерий выбора уполномоченных банков?

— Это доля участия государства и уставной капитал. Важно также, чтобы была большая сеть. Сегодня у нас в системе уполномоченных банков активно работают семь из девяти. Это наши основные банки: Сбербанк, «Газпромбанк», «ВТБ», Банк России, «Россельхозбанк», «Новикомбанк». Они достаточно эффективно, на наш взгляд, подключились к системе финансового контроля. Когда мы готовили нормативную базу и изменения в закон, мы их готовили совместно и с Центральным банком, и с Росфинмониторингом, и с Федеральной антимонопольной службой.

— Многие ожидали, что с принятием нового закона Минобороны получит целый набор карательных функций. На самом деле это, наверное, не так? Главное же не покарать, а обеспечить целевое расходование средств и пресечь те возможно незаконные операции, о которых вы говорили?

— Совершенно верно. Мы не правоохранительный и даже не контролирующий орган. Мы исходили из того, что в законе о гособоронзаказе головному заказчику, Министерству обороны, предписано обеспечить контроль за целевым использованием бюджетных средств. И как я уже говорила, не просто его обеспечить, а создать инструмент для профилактики нецелевого использования средств. Ну а если выявляются факты нецелевого расходования, безусловно, подключаются правоохранительные органы. Такие факты есть, недавно мы о них докладывали президенту. Но акцентировали внимание, что все эти факты, по которым сейчас ведутся уголовные дела, выявлены до 1 сентября 2015 года. И отрадно, что за четыре месяца работы в новых условиях таких фактов не было.

— Сбылись ли предсказания некоторых представителей ОПК, которые предрекали, что вступление в силу поправок в закон о гособоронзаказе существенно осложнит жизнь оборонным предприятиям?

— Да, к сожалению, некоторые представители предприятий оборонно-промышленного комплекса позволяли себе спекулятивные высказывания, о том, что они сорвут гособоронзаказ, что невозможно будет работать. Но практика подтверждает, что они были не правы. Практика реализации поправок показывает, что 90 процентов предприятий вошли в систему отдельных счетов и успешно работают. Какие-то недопонимания чаще всего возникают из-за того, что новые поправки не до конца понимают или неправильно трактуют. Но на встречах с представителями отдельных предприятий и госкорпораций, которые мы регулярно проводим, снимаются все эти вопросы. Предприятия сегодня работают в нормальном режиме, а возникающие вопросы разрешаются в консультационном порядке.

Единственную норму, которую мы готовы поправить в весеннюю сессию работы Государственной думы, – это разрешить головному исполнителю возмещать расходы на опережающий задел. Если в действующей редакции возможность по погашению опережающего задела предусмотрена только после сдачи продукции, то сейчас мы готовим норму, которая разрешает головному исполнителю возмещать расходы по формированию опережающего задела в ходе исполнения контракта. Это позволит предприятиям быстрее высвобождать свои оборотные средства, которые они потратили на изготовление нашей продукции. Например, до заключения государственного заказа, делая опережающий задел. Иных поправок практика пока не подсказала.

Я вижу, что большинство предприятий уже получает эффект от пользования этой системой. Кто-то более внимательно относится к выбору поставщиков – мы видим, что уходят посреднические организации, а контракты заключаются напрямую с производителями. Это позволяет предприятиям экономить средства на закупку комплектующих или материалов. Кроме того, они понимают, что у нас все под контролем, мы видим эти посреднические организации, и если предприятия не обоснуют необходимость посредников в цепочке кооперации, расходы могут быть не приняты при приемке продукции – когда мы будем проверять их фактические затраты. Поэтому тем предприятиям, которые не боятся прозрачности своих финансовых потоков для государственного заказчика, комфортно работать в новой системе.

— Практика говорит, что сегодня по гособоронзаказу заключаются в основном многолетние контракты? Или однолетние тоже остаются?

— У нас, действительно, большая доля долгосрочных контрактов. Основные образцы вооружения имеют длительный цикл производственно-технического изготовления. Поэтому удобно заключать долгосрочные контракты. Предприятиям удобно получать авансирование, планировать свою логистику, приобретать материалы и комплектующие исходя из своего производственно-технологического цикла. Наша задача – обеспечить это своевременное авансирование и вовремя оплатить их продукцию после сдачи акта выполненных работ. Здесь мы очень дисциплинированы – вовремя платим аванс и продукцию.

— А каков процент авансирования? Он разный по разным контрактам, или есть базовые цифры?

Он разный по разным контрактам. У нас была практика, что в начале года мы финансировали до 80 процентов всего объема гособоронзаказа на текущий год. Была практика и стопроцентного финансирования. Но сейчас произошел резкий рост просроченной дебиторской задолженности. Отмечу, что есть текущая дебиторская задолженность – когда с предприятием заключен долгосрочный контракт, скажем, до 2020 года, и мы его с периодичностью авансируем – это нормально. А есть просроченная дебиторская задолженность, за которую нас очень ругают и президент, и Минфин, и Счетная палата, когда мы авансы дали, а предприятия вовремя не сдали нам готовые образцы вооружения. В связи с этим есть риски переавансирования нашей промышленности. Поэтому министром было принято решение перейти на поквартальное авансирование промышленности, уменьшить объем авансирования первого квартала, и авансировать исходя из производственно-технологического цикла.