Леонид КРУТАКОВ

Авторство требования принадлежало, естественно, не журналистам, а 16 сенаторам США, которые написали письмо главе Госдепартамента Майку Помпео и главе Минфина Стивену Мнучину. Reuters лишь процитировало это письмо. 

В качестве обоснования своего требования сенаторы указали, что развивающиеся страны брали у КНР кредиты на условиях неразглашения. И только 50% всех кредитов Китая учитываются в статистике Всемирного банка, МВФ и международных кредитно-рейтинговых агентств.

Озабоченность американских сенаторов понятна и по-своему оправданна.

КИТАЙСКИЙ ВЫЗОВ

За последнее десятилетие Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР) стал безусловным центром важнейших геоэкономических и геостратегических процессов. В решающей степени своим геоэкономическим возвышением АТР обязан Китаю, ставшему второй экономикой мира и крупнейшим мировым экспортером товаров. 

За тридцать лет ВВП КНР в текущих ценах вырос в 58 раз, что является беспрецедентным явлением в современной экономической истории, изменившим соотношение сил в мировом хозяйстве. Китай встал на путь активной экономической экспансии, а инвестиционная политика Пекина претерпела кардинальные изменения. 

До «нулевых» годов основная доля китайских инвестиций (59%) приходилась на развитые страны (преимущественно США и Канаду), после – приоритеты сместились в направлении Африки и Латинской Америки. Сейчас объем китайских инвестиций в США находится на одном уровне с инвестициями в Виргинские острова и в два раза ниже инвестиций в Каймановы острова. 

Фактически Пекин через офшоры развернул скрытное наступление на позиции США по всему миру. Отчасти это стало одной из причин зачистки офшоров под предлогом глобальной борьбы с коррупцией. Вектор мировой экономики сменился с западного направления на восточное. 

До 2000-х годов доля 16 ведущих экономик мира (страны G-7, Австралия, Дания, Австрия, Бельгия, Нидерланды, Норвегия, Финляндия, Швеция и Швейцария) в мировом ВВП снижалась постепенно, но потом буквально рухнула. За 30 лет до 2000-го она опустилась всего на 5% (с 76 до 71), а за следующие 13 лет упала до 53-х. 

Рост мировой экономики в XXI веке определялся и определяется исключительно динамикой развивающихся рынков. Это явление получило название «переезд богатства с Запада на Восток». Эксперты выделяют два фактора, способствовавших «переезду». 

Первый – демография и дешевая рабочая сила, обусловившие азиатский промышленный бум, рост благосостояния населения и уровня потребления. В 1980 г. доля стран Европы, США, Японии, Австралии и Новой Зеландии в общемировом населении составляла 24%, в 2009 г. – 18%, а к 2025-му, согласно прогнозам, должна опуститься до 16% (это без учета решения Китая о втором ребенке в семье). По уровню внутреннего потребления развивающиеся рынки в 2010 г. (впервые в современной истории) обогнали США, и разрыв продолжает нарастать. 

Второй – резкий рост цен на сырье (прежде всего, углеводороды), способствующий подъему ресурсных стран (речь, прежде всего, о России). На протяжении 100 лет, предшествовавших росту, который также стартовал в 2000-м, сырьевые цены снижались в среднем на 0,7% в год. В 1999 г. цена на нефть составляла $14-15 за баррель, а в 2008 г. она достигла $135. Росту способствовал вывод трудоемкого и вредного производства из развитых стран в Юго-Восточную Азию (преимущественно, в Китай), принявшую на себя основные издержки подорожания. Сегодня развитые страны тратят на энергию 8-10% своего ВВП, а развивающиеся – 20-25%.

Оба фактора были серьезно проанализированы. Гораздо меньше внимания уделялось третьему фактору роста развивающихся экономик. Речь о консолидированном политическом управлении, которое позволило странам АТР концентрировать усилия на узких прорывных участках вопреки сиюминутной конъюнктуре рынка и в мобилизационном режиме добиваться быстрого результата. 

Поражает даже не глубина происшедшей экономической трансформации, а ее скорость. Великобритании потребовалось 155 лет, чтобы удвоить свой подушевой ВВП при изначальном уровне населения в 9 млн. человек. США и Германия, стартовав с демографической позиции в несколько десятков миллионов жителей, затратили на этот путь от 30 до 60 лет. Индия и Китай при населении около 1 млрд. 300 млн. человек (каждая) удвоили подушевой ВВП всего за 15 лет.

Политический фактор стал главным конкурентным преимуществом развивающихся стран в борьбе за экономическое лидерство. Дело не только в резко выросшем влиянии государственных корпораций, через взаимопроникновение которых Китай, Россия и Индия связали свои программы безопасности, экономического развития и доступа к энергетическим рынкам. Дело в возможности централизованно менять структуру мировых сбережений и инвестиций.

АМЕРИКАНСКИЙ ОТВЕТ

С 2000 по 2008 гг. инвестиционный ландшафт мировой экономики претерпел кардинальные изменения. Уровень инвестиций в развивающиеся рынки из национальных государственных фондов превысил объемы средств, выделяемых по линии МВФ и Всемирного банка вместе взятых. 

На момент кризиса Китай сформировал колоссальный объем золотовалютных резервов – $3,8 трлн. (для сравнения: на резервных счетах ФРС США находилось тогда всего $12 млрд). Осенью 2007 г. Китай создал China Investment Corporation (CIC) для управления валютными резервами страны и диверсификации вложений с первичным уставным капиталом в $200 млрд.

Перед CIC были поставлены три задачи. Первая – экспансия в уставной капитал транснациональных корпораций с целью осваивания новых технологий и наследования мировых брендов. Вторая – вывод на мировой рынок китайских торговых марок. Третья – участие в стратегических нефтегазовых проектах. 

Де факто задача была одна – избавить китайскую экономику от экспортной зависимости. Дефляционный эффект низких зарплат был к тому моменту уже исчерпан. По темпам роста иностранных инвестиций Китай стал отставать от соседей (Вьетнам, Индонезия, Тайвань, Малайзия).

 Накануне 2008 г. ситуация в глобальной производственной цепочке сложилась таким образом, что если в ней ничего не менять, то экономика АТР очень быстро превзошла бы потенциал «объединенного Запада». По оценке PricewaterhouseCoopers, первая десятка мировых экономик в 2050 г. выглядела бы так: 1) Китай; 2) Индия; 3) США; 4) Индонезия; 5) Бразилия; 6) Мексика; 7) Япония; 8) Россия; 9) Нигерия; 10) Германия.

Моделирование Всемирного банка показывало, что при сохранении открытого доступа к финансовому рынку Китай к 2025 г. будет давать более 30% роста мировой экономики. А вклад Китая и Индии в мировой рост в два раза превысит вклад США и ЕС. Угроза потерять не только инициативу, но и операционный контроль над мировой экономикой, заставила США напомнить участникам рынка, в чьих руках находятся ключи от «общих» финансовых институтов.

В ход была запущена программа количественного смягчения. Одним движением ФРС США обесценила накопления развивающихся стран. По данным Счетной палаты США, забалансовая эмиссия ФРС под поручительство коммерческих банков, в том числе зарубежных (что противоречит американским законам), превысила $15 трлн. 

По сути, произошла конфискация накоплений развивающихся стран, дополненная практикой «силовых» акций (санкции, антиофшорная кампания). Мировые сбережения «переехали» в юрисдикцию США. В 2014 г., по завершении программ количественного смягчения, объем китайских резервов оставался на докризисном уровне в $3,8 трлн., а резервы ФРС США выросли с $12 млрд. до $2 трлн. при общем балансе в $3,7 трлн. 

По прошествии времени можно сказать, что финансовый кризис 2008 г. был следствием структурных изменений в экономике, а не их причиной. Глобальный рынок осознанно и целенаправленно разбалансировали. Запад отказался финансировать альтернативные политические стратегии Востока. 

Сегодня Запад переполнен «новыми» деньгами, а трансформировать их в программы развития он не может. Деньги раздувают внутреннюю капитализацию, блокируя самостоятельный промышленный проект Запада, а инвестиции в производящие и ресурсные страны (АТР, Ближний Восток и Россия), способные выступить драйвером мирового роста, перекрыты. 

За 5 лет после кризиса американский Dow Jones вырос более чем в 2 раза, японский Nikkei – в 2,5, а немецкий DAX показал трехкратный рост. Не рос только фондовый рынок Китая, сохраняя нулевую доходность при темпах роста ВВП более 7%. Фондовый рынок России и вовсе упал за это время в 3 раза, хотя цены на нефть зашкаливали, а темпы роста ВВП России превышали общемировые. 

Некогда единый проект финансовой глобализации распараллелился. Старая модель мировой экономики подлежит замене, а новую США публике не предъявили, объявив о национальном приоритете. 

Победа Дональда Трампа на президентских выборах означала, что проект большой приватизации и демократизации закрыт, а предвыборная вакханалия в США и поствыборная растерянность Европы продемонстрировали всю глубину ужаса политического класса «объединенного Запада» перед угрозой пересборки мира на новых (непонятных и неизвестных) условиях. Ужаса перед растущей мощью альтернативного проекта.

БЕЗ ПРАВА НА ВОЗВРАТ

Год победы Трампа на президентских выборах в США оказался богат на события. Тут и отказ от двух ключевых для глобализации соглашений (Транстихоокеанского торгового и Трансатлантического торгово-инвестиционного партнерств). И английский Брекзит (распад Евросоюза). И заморозка проекта по созданию нового технологического уклада Индустри-4.0. И совместная инициатива Путина и Назарбаева по интеграции Евразийского экономического союза (ЕАЭС), Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) и стран СНГ (Большая Евразия).

2016 г. действительно обозначил ключевой перелом. 28 июля (после голосования по Брекзиту и смены правительства) администрация Терезы Мэй заявила о заморозке строительства атомной электростанции «Хинкли-Пойнт» стоимостью $24 млрд. Заявление прозвучало за несколько часов до пресс-конференции по случаю официального подписания соглашения и начала строительства АЭС. 

Скандал вспыхнул моментально. «Хинкли-Пойнт» трехсторонний проект, треть инвестиций в него должен был обеспечить Китай в лице госкомпании China General Nuclear, а строить – французы. На требование китайской стороны объясниться Лондон заявил, что всеми силами стремится к укреплению связей с Пекином, но не приемлет давления. А помощник нового премьера Ник Тимоти пояснил: правительство опасается пускать китайские госкомпании в сферу национальной безопасности Великобритании.

Внезапно выяснилось, что безопасность и государственная стратегия выше законов рынка не только в развивающихся, но и в развитых странах. Выяснилось, что доллары являются деньгами ровно до того момента, пока таковыми их признает страна-эмитент. За каждым долларом стоит американский комиссар в кожанке и с маузером в руке, определяющий кому и что можно на него купить. 

Через месяц после скандала Лондон заявил, что проект все-таки будет реализован. Вопрос решили, но осадок остался. «Хинкли-Пойнт» был всего лишь эпизодом в длинном ряду аналогичных примеров. 

В 2009 г. General Motors отказалась выполнить условия тендера и продать Opel консорциуму Magna-Сбербанк, канцлер Ангела Меркель вынуждена была извиняться лично. Осенью 2015 г. на саммите АТЭС в Маниле Барак Обама публично отчитал премьера Австралии Малколма Тернбулла за арендованный Китаем на 99 лет порт Дарвин. После этой унизительной трепки Австралия отказалась продавать Пекину энергетическую компанию Ausgrid за $7,7 млрд. 

Событийный ряд неполный, но вполне иллюстративный даже без поправки Джексона-Веника и нынешних американских санкций против России. Иллюстрирует он то, что наличие долларовых активов не является гарантией допуска на рынок технологий и капитальных активов. Можно долго копить, складывать цент к центу, отказывать себе в самом необходимом. Однако на кассе к тебе в любой момент готов подойти охранник со словами: «АЭС, завод, порт и энергосети отложите, баклажаны и Чупа-чупс можете оставить». 

Причины отказа в «отоваривании» всегда разные, но всегда не рыночные. Конечно, можно сказать, что хозяин – барин. Имеет право продавать свое имущество кому хочет, когда хочет и за сколько хочет. И это тоже рыночно. Но тогда не надо уверять всех остальных в существовании «невидимой руки» рынка (универсальности и безусловности его законов). А главное, не надо обвинять Китай, Россию и Индию в том, чем изначально занимаешься сам – в государственном протекционизме.

17 июня 2016 г. на Петербургском международном экономическом форуме Владимир Путин выступил с инициативой по созданию Большой Евразии. Через неделю в Ташкенте на саммите ШОС была единогласно поддержана инициатива Китая «Один пояс – один путь». А еще через два дня стартовал широкомасштабный визит Владимира Путина в КНР.

В ходе визита Москва и Пекин определили свои приоритеты: установление справедливого и рационального миропорядка (глобальная повестка), укрепление безопасности и стратегического взаимодействия (военно-технический уровень), создание единой транспортной системы и рынка углеводородов (инфраструктурное объединение пространств). Было подписано более 30 контрактов в области научно-технических разработок, транспортных и энергетических проектов. 

В КНР визит президента России назвали «поворотным моментом», обозначившим обоюдный выход за пределы политики «неприсоединения». Путин в интервью агентству Xinhua по итогам визита заявил, что называть отношения России и Китая стратегическим взаимодействием уже недостаточно, говорить надо о «всеобъемлющем партнерстве».

Союз «мировой фабрики» и «мировых ресурсов» на принципах межгосударственного партнерства, с одной стороны, создает базу для нового глобального проекта, а с другой – возвращает мир к прежнему (Вестфальскому) формату взаимоотношений. 

В отличие от финансового рынка (западный проект), где вращаются только бумаги, производственная сборка (восточный проект) требует наличия на местах людей, технологий, складов, цехов, логистики и сырья. Того, что называется национальным контуром экономики, а национальный контур в отличие от глобального (виртуального) обременен социальными программами и обязательствами, не всегда совпадающими с рыночными мотивациями. 

В основе сегодняшнего кризиса и торговых войн – столкновение интересов тех, кто контролирует капитальные активы, и тех, кто оперирует правами требований на них. Идеология и принципы финансового и промышленного подхода к созданию новой цепочки производства стоимости диаметрально противоположны. 

Одни видят будущее в межгосударственных отношениях, где исполнение обязательств гарантировано широким комплексом наднациональных соглашений. Другие стремятся убрать множественность, установив однополярный мир. Факт несовместимости западного и восточного подхода к будущему необходимо отфиксировать.

Конкурирующие стратегии не могут существовать в общей экономической парадигме. За политическим разводом последует разделение промышленных проектов и финансовой системы управления рисками. 

Речь не просто о двух редакциях рынка. Речь о создании новых социально-экономических форматов, поэтому политика переходит в лидирующую позицию по отношению к экономике. Понимать, кто завтра (через 20-30 лет) будет отвечать по взятым на себя обязательствам, надо уже сегодня. 

НОВОЕ БИПОЛЯРЬЕ

В чем особенность эпохи, в которую сегодня плавно вкатывается мир? Прежде всего, это новая регионализация и пересборка финансовых институтов не самих по себе, а в комплексе с социальной и промышленной политикой. Это возвращение идеологии органического роста с кредитной эмиссии под ограниченные политическими рамками региональные проекты. Это переход от глобальных цепочек на уровне товаров и компаний к территориальным хозяйственным комплексам, способным управлять потоками стоимости (новые субъекты конкуренции).

Сегодня АТР один из самых отстающих регионов мира по уровню внутренней интеграции. С одной стороны, это фактор торможения, а с другой – возможность быстрого роста. Как отмечает МcKinsey Global Institute (MGI), ни у одной страны мира нет «одновременного наличия всех условий, чтобы возобновить рост». Причин у разобщенности АТР несколько, но основные две.

Первая обусловлена внешним контуром проблем, происходящих из «исторической» установки Запада на господство, смысл которой в недопустимости возникновения альтернативных центров силы. Здесь и завоевание Индии, и опиумные войны в Китае. Здесь и игра на искусственных противоречиях, и создание дополнительных зон конфронтации (Северная и Южная Корея, Тайвань и Китай).

Вторая исходит из реальных внутренних проблем. Множество взаимных территориальных претензий в Южно-Китайском море (ключевой канал коммуникации для региона). Историческое соперничество Индии и Китая, отсутствие у последнего прямого выхода в Индийский океан. И, наконец, банальный страх стран АТР перед мощью Китая, диктующий поиски стороннего арбитра, прежде всего, в вопросах безопасности.

Создание ШОС снимает большинство интеграционных проблем АТР. 

Во-первых, Россия становится вторым центром силы региона, тем самым снимая страхи перед возможной экспансией Китая. Во-вторых, Россия с ее энергоресурсами решает одну из самых системных проблем АТР, делая его менее зависимым от поставок углеводородов из Персидского залива. В-третьих, вокруг России объединяются и сталкиваются интересы таких разнородных стран, как Китай, Япония, Южная Корея, Индия и Вьетнам. 

ШОС является историческим шансом для АТР. Время развития Азии под эгидой «промышленного офшора» западной экономики заканчивается. 2008 г. и количественное смягчение наглядно продемонстрировали, что суверенное развитие на основе «чужой» институциональной среды невозможно. 

После кризиса Пекин стал переводить свою экономику на внутренний механизм инвестирования. Сегодня доля иностранного капитала во внутренних инвестициях в Китае не превышает 2% (в 1996 г. – 28,6%), из них 60% – собственные средства. Доля иностранного участия в промышленном производстве Китая постоянно снижается (пик был в 2003 г. – 35,9%). При этом доля совместных предприятий со 100-процентным участием иностранцев растет (более 80% от всех СП). 

Последние цифры выглядят парадоксально: иностранное участие в производстве падает, а количество чисто иностранных СП растет. На самом деле, все логично. Пекин выводит «китайские» деньги из СП и создает 100-процентно «китайские» предприятия, которые конкурируют с СП по качеству и стоимости товаров на внешнем рынке, что снижает прибыль иностранных компаний в китайском экспорте.

Китай не просто переходит на внутренние инвестиционные механизмы роста. Китай хочет сделать свой внутренний рынок источником роста всего региона. Для этого надо диверсифицировать экономику АТР, достроить ее до полного цикла (ресурсы, производство, потребление). 

Венчает производственную пирамиду не торговый или инвестиционный режим, а согласие всех участников процесса, создающее модель развития (образ жизни). Здесь становится понятно, что без России новая модель развития АТР невозможна. 

Запущен механизм с огромной инерцией. Остановить его очень сложно. Главное для России, понимать его содержательно и реализовывать в его рамках свои интересы, чтобы не превратиться по аналогии с 90-ми годами в «сырьевой придаток» Азии.

Путь к созданию Большой Евразии в виде полноценного военно-политического блока (он неизбежен) предстоит долгий и нелегкий. Не факт, что его удастся пройти, но факт осознания Большой Евразии как проекта, противостоящего американским инициативам по созданию Большого Запада, сегодня очевиден всем.  

Речь идет не о преодолении «общего» кризиса в формате единого финансового рынка, а о создании двух принципиально иных моделей роста. Историческая эмпирика происходящего кого-то воодушевляет, кого-то пугает (зависит от возраста и авантюризма). 

В декабре 1945 г. СССР не ратифицировал Бреттон-Вудские соглашения и отказался присоединяться к Вашингтонскому консенсусу, а два месяца спустя Уинстон Черчилль произнес знаменитую фултонскую речь. «Железный занавес» разделил коалицию победителей на два лагеря, трансформировавшихся позже в НАТО и Варшавский договор.

Нынешние противоречия на историческом фоне выглядят меркантильными (без идеологического противостояния), что порождает иллюзию их «мирного» разрешения в перспективе. Но это видимость. Современный конфликт гораздо глубже и острее. 

В рамках прежнего Вашингтонского консенсуса речь шла об организации межгосударственной торговли. Новый Вашингтонский консенсус, который сегодня продвигают США, совсем не про торговлю. Он про коммерциализацию социальных институтов и механизмов, через которые общество себя осознает, проектирует и формирует. Пекинско-Московский консенсус – про инклюзивный мир равных возможностей и взаимоуважение.

Попытка соединить два этих проекта воедино чисто технически приведет к их аннигиляции. Это не экономическая проблематика, а политическая. Это вопрос будущего мирового устройства. И США в этой борьбе уже не отступят, так как это приведет к падению последней империи.

Леонид КРУТАКОВ - Доцент Финансового университета при Правительстве России