Марина КУЧИНСКАЯ

В новой Стратегической концепции НАТО, принятой на саммите в Лиссабоне в 2010 г. (НСК-2010), в качестве трех ключевых задач Альянса названы следующие: обеспечение коллективной обороны; развитие кризисного регулирования; построение кооперационной модели безопасности на основе сотрудничества с другими международными организациями и странами-партнерами.

В то же время такой подход нельзя считать абсолютно новым. По словам некоторых западных аналитиков, по мере своего развития Североатлантический союз превратился в «гибридный» многосторонний альянс, решающий задачи как в сфере обороны, так и безопасности, являющийся своего рода интегратором общих партнерских усилий и имеющий явно выраженный идеологический (пропагандистский) компонент, что и позволило ему сохраниться после окончания «холодной войны».

Вместе с тем, в отличие от Стратегической концепции 1999 г., в которой в качестве абсолютного приоритета Североатлантического союза называлась «коллективная оборона», а «кризисное регулирование» и обеспечение «безопасности на основе сотрудничества» относились к приоритетам второго ряда, в НСК-2010 все три задачи причислены к ключевым и только в совокупности являются «составными частями гарантий безопасности для членов Альянса». При этом принцип коллективной обороны, ранее жестко ограничивавшийся совместными оборонными обязательствами (в рамках ст. 5 Вашингтонского договора) для отражения военной агрессии, теперь имеет более широкое толкование и ориентирован на обеспечение широко трактуемой «безопасности». Увеличение перечня ключевых задач и их увязывание с новыми приоритетными угрозами в сфере безопасности являются главной инновацией НСК-2010.

Отмеченные в НСК-2010 трансграничные угрозы рассматриваются как области для применения «коалиционной солидарности», но без их увязки напрямую с совместными оборонными обязательствами или с использованием преимущественно военных мер. Решения относительно тех или иных действий НАТО предполагается принимать в зависимости от каждого конкретного случая. Вместе с тем, важно то, что все эти угрозы, вероятнее всего, будут включены в процесс оборонного планирования НАТО.

В настоящее время Североатлантический союз оперирует новым термином – «современная оборона», которая ориентирована как на отражение традиционной военной угрозы, так и на защиту от весьма широкого спектра новых глобальных вызовов в сфере безопасности. Среди угроз, не исключающих возможности реагирования на них с применением вооруженных сил, сегодня в НАТО называют не только международный терроризм, распространение ОМУ, кибератаки, но и целый ряд невоенных вызовов, в частности: процессы глобализации; проблемы, связанные с окружающей средой; нехватку ресурсов, включая проблему возможного блокирования поставок энергоносителей; появление новых технологий; пиратство.

В результате проводимой реформы Североатлантический союз должен достичь абсолютного доминирования во всех сферах (военной, технологической, информационной, экономической и др.), получить контроль над мировыми ресурсами и жизненно важными коммуникациями. Более того, в апреле 2011 г. Стратегическое командование НАТО по трансформации подготовило документ «Гарантированный доступ к всеобщему достоянию» (Assured Access to the Global Commons), где анализируется будущая роль НАТО в обеспечении глобальной безопасности в морском, воздушном, космическом и кибернетическом пространствах.

НАТО должна стать универсальным инструментом повсеместного военного и политического вмешательства, способным оказывать целевое воздействие на международную среду безопасности. Как подчеркивают эксперты, если Североатлантический союз «хочет стать узловым центром стратегической безопасности, партнерство должно означать стратегическое воздействие на нее».

Таким образом, концепция НАТО как узлового центра (хаба) глобальной системы безопасности базируется на новом подходе к развитию натовских кооперационных программ. Сегодня заметный рост активности по линии партнерств происходит в рамках общего укрепления политической составляющей реформы Альянса. Можно говорить о новой («политической») легитимизации глобальной компетенции НАТО, которая до сих пор понималась достаточно узко – в рамках поддержания «мировой стабильности» и наращивания возможностей Альянса по силовому урегулированию кризисов. Иными словами, сейчас на НАТО пытаются возложить также и роль главного проводника политических интересов Запада.

Надо сказать, что в основу развития кооперационных программ НАТО изначально был положен весьма прагматичный подход. Именно через партнерский «канал» Альянс привлекает ресурсы многих стран, не являющихся членами Организации, для позиционирования себя в качестве ведущего мирового игрока, поддерживающего «глобальную стабильность», и наращивания возможностей по силовому урегулированию кризисов за пределами зоны своей традиционной ответственности. Повышенное внимание к партнерской политике именно сейчас мотивируется банальной нехваткой ресурсов для кризисного регулирования в глобальном масштабе.

В свою очередь, привлекательность Североатлантического союза для партнеров должна быть обусловлена не столько задачами обеспечения территориальной обороны, сколько его новой ролью организации, обеспечивающей коллективную безопасность, стремящейся монополизировать контроль над всеми ключевыми сферами деятельности, включая экономику.

С точки зрения универсализации функций Альянса большое значение придается успешному применению на практике так называемого «всестороннего подхода» (Comprehensive Approach) к вопросам безопасности, который с 2006 г. находит все большее отражение в документах НАТО применительно к проблеме урегулирования ситуации в Афганистане.

Данный подход, предложенный в свое время копенгагенской политологической школой, выражается в игнорировании четких границ между внутренней и внешней безопасностью государств, в стремлении «секьюритизировать» социально-экономическую, энергетическую и экологическую сферы, проблематику прав человека. В практической политике «всесторонний подход», или концепция «сетевой безопасности» (как ее определяют в МИД ФРГ), также предполагает горизонтальную кооперацию между различными организациями по принципу взаимодополняемости и частичного дублирования функций, что находит свое воплощение в развитии партнерских отношений НАТО на институциональном уровне. В рамках сотрудничества Альянса с отдельными странами такой подход предполагает проведение мероприятий военно-гражданского спектра при осуществлении совместного кризисного регулирования.

Новая, «кооперационная» модель безопасности косвенно обусловлена необходимостью поиска Альянсом своего места в меняющейся международной конфигурации – в условиях движения мира в сторону многополярности (признание данного обстоятельства находит отражение в последней Стратегии национальной безопасности США).

Для нынешнего американского внешнеполитического дискурса характерен переход от однополярной, американоцентристской модели мироустройства к концепции глобального доминирования США на основе партнерства с другими международными субъектами, где НАТО по-прежнему рассматривается в качестве ключевого института для реализации внешнеполитических и военных стратегий Вашингтона.

В русле взятого курса на сохранение за Соединенными Штатами роли сильнейшей военной державы с усилением опоры на ресурсный потенциал партнеров по всему миру следует рассматривать обнародованый в январе 2012 г. документ «Поддержание глобального лидерства США. Приоритеты для обороны XXI века». На появление этого документа, являющегося, по сути, новой военной доктриной США, повлияли два фактора: мировой финансово-экономический кризис (в силу чего американское военное превосходство придется обеспечивать с помощью более компактных и эффективных ВС) и глобальные геополитические перемены. Последние обусловлены тем, что Европа перестает быть центром мировой политики (которая в течение длительного времени была направлена на обеспечение господства на европейском континенте), и ее фокус смещается в Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР), где, как отмечает известный российский аналитик Федор Лукьянов, «сегодня завязываются ключевые узлы противоречий ведущих мировых держав».

В силу этого в основу военной политики США в кратко- и среднесрочной перспективе будут положены следующие подходы:

— совершенствование ядерных сил, а также существенное наращивание потенциала неядерных высокоточных средств поражения в рамках концепции «Быстрого глобального удара»;

— последовательное сокращение численности вооруженных сил и финансирования МО при сохранении необходимого уровня готовности ВС и возможностей резкого наращивания военного бюджета в случае необходимости;

— реализация так называемого «комплексного подхода» к вопросам безопасности, в соответствии с которым дипломатия, разведка, содействие развитию и прочие невоенные направления рассматриваются в качестве действенных инструментов обеспечения национальной безопасности;

— акцентирование внимания на политике США в рамках НАТО.

При реализации этой новой оборонной стратегии Соединенные Штаты намерены использовать все «партнерские каналы» НАТО. Речь идет о других организациях и отдельных странах как в рамках действующих программ сотрудничества, так и в новых форматах, которыми охватываются все новые региональные игроки. Так, в штаб-квартире Альянса уже заявили о полной поддержке новой американской политики в Азиатско-Тихоокеанском регионе. По словам генсека НАТО Андерса Фог Расмуссена, Североатлантический союз не планирует долгосрочного военного присутствия в АТР, но намерен всесторонне укреплять сотрудничество со своими партнерами в этом регионе.

Можно прогнозировать дальнейшее наращивание кооперации Альянса с так называемыми «контактными странами» (Япония, Южная Корея, Австралия, Новая Зеландия). В связи с решением задачи региональной стабилизации обстановки вокруг Афганистана в натовской штаб-квартире особое внимание уделяют привлечению в данный партнерский формат также и Китая.

Как отмечает Расмуссен, КНР и Североатлантический союз предприняли конкретные шаги по активизации диалога, и его уровень постепенно повышается. Определенные успехи достигнуты в двустороннем военном сотрудничестве. По мнению американской исследовательницы Р. Мур, «хотя интерес Китая к развитию подлинного партнерства с НАТО едва ли просматривается, у Пекина имеются солидные, резонные интересы в развитии отношений с Альянсом». Так, инвестиционные вложения в разработку ресурсов на африканском континенте способствовали ограниченной кооперации с Североатлантическим союзом в сфере борьбы с пиратством в районе Африканского Рога и в Аденском заливе, где НАТО проводит операцию Ocean Shield.

Говоря об общем сдвиге американской политики в сторону Азии (Азиатско-Тихоокеанского и Ближневосточного регионов), можно отметить, что, по оценкам ведущих американских аналитиков, источником основных угроз для интересов США и НАТО в ближайшие 10-20 лет будет граничащий с черноморско-каспийской зоной Ближний Восток, который в штаб-квартире Альянса характеризуют как «очень сложный регион».

До сих пор развитие «пакета» документов, ориентированных на страны так называемого Большого Ближнего Востока («Средиземноморский диалог», «Стамбульская инициатива о сотрудничестве»), происходило по принципу «удаленного партнерства» и соблюдения Североатлантическим союзом определенной дистанции по отношению к данному региону (что, в частности, проявилось в стремлении избежать своего участия в арабо-израильском урегулировании). Однако так называемая «арабская весна» и особенно ливийский кризис потребовали коренного пересмотра принципов натовской политики в отношении этого региона. Так, исходя из стремления обладать некоторым инструментарием для контроля над региональными процессами, в штаб-квартире НАТО прорабатываются варианты модернизации адресованных странам Большого Ближнего Востока партнерских программ (являющихся в настоящее время лишь консультационным механизмом) для придания им более практического характера.

Как справедливо отмечает Мур, сегодня можно говорить об изменении Альянсом самого понятия «партнер». Хотя все натовские документы по партнерской политике выделяют либеральные ценности в качестве центральной идеи партнерства, которая должна разделяться всеми участниками процесса, Североатлантический союз тем не менее пошел на развитие кооперации с отнюдь не демократическими с западной точки зрения странами (прежде всего на Ближнем Востоке). Объясняется это тем, что во главу угла положен не так называемый «ценностный», а весьма функциональный подход, ориентированный на привлечение ресурсов большого числа государств по всему миру.

Такой подход направлен на получение максимальной отдачи от действующих программ сотрудничества, а также от углубленной кооперации на индивидуальной основе. Вместе с тем возможно появление новых структурных компонентов партнерских отношений НАТО.

Эксперты стран-членов Североатлантического союза выделяют следующие задачи в контексте развития натовской партнерской политики: достижение большей дифференциации среди стран-партнеров; расширение перечня задач, решаемых в рамках партнерских программ; более целевое воздействие непосредственно на внутреннюю политику отдельных государств, в частности, в области проведения военной реформы (Украина, Грузия).

Следует отметить, что смещение фокуса внешней политики Вашингтона в Азиатско-Тихоокеанский и Ближневосточный регионы вызвало заметную обеспокоенность у европейцев, опасающихся «ухода» Соединенных Штатов из Европы. В связи с этим со стороны Белого дома уже поступили заверения в том, что ожидаемое сокращение численности американских сил на европейском континенте хотя и внесет определенные коррективы в отношения США с союзниками, но не затронет их основополагающие принципы в оборонной сфере: сохранение за Вашингтоном лидирующей роли в Альянсе и обеспечение трансатлантического единства.

Присутствие Соединенных Штатов в Европе остается главным цементирующим элементом трансатлантического сотрудничества, и НАТО, конечно, будет играть центральную роль в системе евроатлантической безопасности. Вместе с тем американская сторона требует сегодня от своих союзников видимых усилий в оборонной сфере и дополнительных мер по наращиванию военного потенциала, взяв на себя большую долю ответственности за собственную оборону, тем более что возможности для этого у них имеются.

Всесторонние стратегические принципы координации усилий США и их союзников по НАТО в военно-политической области получили отражение в решениях саммита Альянса в Чикаго (20-21 мая 2012 г.). На нем рассматривались три центральных вопроса: перспективы выполнения обязательств НАТО в Афганистане в процессе передачи ответственности за безопасность в стране национальным ВС и дальнейшей реализации афганской стратегии; развитие натовского военного потенциала как в целях совершенствования коллективной обороны, так и для решения задач кризисного регулирования в глобальном масштабе; укрепление безопасности на основе сотрудничества, включая расширение партнерских связей Альянса.

В рамках обсуждения проблематики развития военного потенциала Североатлантического союза участники встречи в Чикаго одобрили ряд документов (так называемый «чикагский оборонный пакет») по развитию военных возможностей Альянса на период до 2020 г. и далее. Этот «пакет» базируется на концепции «умной обороны» (smart defence), идея которой выдвинута генсеком НАТО Андерсом Фог Расмуссеном в феврале 2011 г. и направлена на качественное совершенствование коалиционного потенциала в условиях ограниченных финансовых ресурсов. Также при формировании «пакета» учитывались такие важные концептуальные документы, как «Обзор политики в области сдерживания и обороны» (Deterrence and Defence Posture Review) и «Оборонные потенциалы: навстречу силам НАТО 2020» (Summit Declaration on Defence Capabilities: Toward NATO Forces 2020).

Можно говорить о принятии модернизированной концепции сдерживания и обороны Североатлантического союза, построенной на сбалансированном сочетании ядерных сил, противоракетной обороны и сил общего назначения (СОН), т.е. на новой натовской «триаде» (вместо прежней двухкомпонентной структуры сдерживания, опиравшейся на ядерное оружие и сил общего назначения). По мнению ведущих российских экспертов, в новой концепции формирования сил сдерживания и обороны НАТО акцент, вероятно, будет перенесен в сторону связки ПРО – СОН с повышением возможностей по нанесению высокоточных ударов на большой дальности. В условиях глубоких сокращений стратегических ядерных вооружений переход Соединенных Штатов на качественно новый уровень сдерживания (выходящий за рамки национальной территории) может расширить военный потенциал США и НАТО по проецированию силы в глобальном масштабе.

По мнению нового постоянного представителя президента РФ при НАТО Александра Грушко, в целом вопросы «военной сдержанности» должны занимать одно из центральных мест в российско-натовской повестке. При этом крайне важно понимание того, каким образом будет происходить дальнейшая реализация коалиционной стратегии Альянса, прежде всего в области военного строительства.

В целом решения чикагского саммита находятся в русле последовательной реализации установок новой Стратегической концепции НАТО (2010 г.), в соответствии с которыми в арсенале Альянса должны появиться качественно новые как военные, так и политические возможности. Документы, принятые в Чикаго, отражают очередные меры, направленные на формирование натоцентричной модели обеспечения глобальной безопасности при доминирующей роли США с упором на повышение роли силового инструмента при решении многих задач такого лидерства.

Анализ так называемой «политической корзины» чикагского саммита (прежде всего в области партнерской политики) показывает, что она работает на укрепление военного компонента Организации и привлечение ресурсов союзнических стран к операциям Альянса по всему миру. Планомерная интеграция военных структур Североатлантического союза, в ходе которой в «евроатлантический интеграционный процесс» вовлекается все больше партнеров, должна привести в будущем к существенному наращиванию потенциала многонациональных сил, способных действовать под командованием Альянса.

Так, в рамках «чикагского оборонного пакета» одобрена инициатива «Полной совместимости сил», выдвинутая Андерсом Фог Расмуссеном в феврале 2012 г. Исходя из опыта применения многонациональных воинских формирований в Косово, Афганистане и Ливии, инициатива предполагает наращивание возможностей воинских формирований стран Альянса и государств-партнеров по совместным операциям. В этом контексте основные усилия предполагается сосредоточить на совершенствовании системы подготовки военнослужащих Альянса и партнеров, увеличении количества совместных мероприятий боевой и оперативной подготовки, а также на внедрении новых технологий, обеспечивающих совместимость используемых различными странами образцов вооружения и военной техники.

Важнейшим вопросом для НАТО становится привлечение стран, не являющихся членами Организации, к реализации концепции «умной обороны» в рамках стратегии «координации с партнерами». Это должно выражаться в поддержке данными государствами создания и эксплуатации систем ЕвроПРО и AGS – системы воздушного наблюдения за наземной обстановкой (Air Ground Surveillance), в рамках которой на военно-морской базе на Сицилии будет размещен комплекс управления восемью беспилотными летательными аппаратами дальнего действия RQ-4B Global Hawk. Кроме того, предполагается использование государствами-партнерами системы AGS для обеспечения безопасности собственного воздушного пространства.

В целом обсуждение в рамках чикагского саммита блока вопросов, связанных с перспективами развития партнерской политики Альянса, стало довольно разнообразным как по содержанию, так и по форме. Впервые прошло расширенное заседание Совета НАТО с участием «привилегированных партнеров» по формуле «28+13» (Австралия, Австрия, Грузия, Иордания, Катар, Новая Зеландия, Марокко, ОАЭ, Швеция, Швейцария, Финляндия, Республика Корея и Япония), где основное внимание уделялось анализу опыта взаимодействия при проведении операций под руководством Североатлантического союза в Косово, Афганистане и Ливии. В ходе данной встречи были согласованы подходы к повышению оперативной совместимости национальных воинских формирований и ОВС НАТО в интересах проведения совместных операций в будущем.

В целях реализации натовских кооперационных программ предполагается продолжить взаимодействие с партнерами как в рамках традиционных форматов сотрудничества (Совет евроатлантического партнерства – СЕАП, «Средиземноморский диалог», «Стамбульская инициатива по сотрудничеству», отношения с «контактными» странами), так и с использованием новых форм более гибкого взаимодействия в развитие так называемого «Берлинского пакета» документов о новой партнерской политике (апрель 2011 г.). Основное внимание при этом планируется уделить более активному привлечению партнеров к участию в процессе обучения и мероприятиях НАТО по оперативной и боевой подготовке, реализации концепции «умной обороны» и инициативы «Полной совместимости сил», а также наладить взаимодействие в сферах обеспечения энерго- и кибербезопасности.

В ходе саммита в Чикаго лидеры стран-членов Североатлантического союза подтвердили неизменность проводимой политики «открытых дверей». В частности, на встрече министров иностранных дел государств НАТО и стран, стремящихся к членству в Организации, по формуле «28+4» (Босния и Герцеговина, Македония, Черногория и Грузия) отмечен значительный прогресс в процессе достижения ими необходимых критериев для вступления в Альянс. Однако было признано, что до настоящего времени ни одна из перечисленных стран не выполнила в полном объеме условия для перехода на более высокий уровень сотрудничества с НАТО.

Вместе с тем тогдашняя Госсекретарь США Хилари Клинтон в обращении к главам внешнеполитических ведомств «государств-аспирантов» выразила твердую уверенность в том, что «нынешний саммит станет последним, на котором не принимались решения о расширении Альянса». При этом в итоговой декларации сессии особо подчеркнуто намерение Брюсселя укреплять политический диалог и практическое сотрудничество с официальным Тбилиси. Одновременно в итоговых документах чикагского саммита неизменными остались формулировки обращений в адрес РФ с призывом пересмотреть решение о признании независимости Абхазии и Южной Осетии и выражена озабоченность в связи с «наращиванием российского военного присутствия на территории Грузии» (исходя из признания Альянсом территориальной целостности последней).

В связи с этим следует обратить внимание на изменение формального статуса Грузии, которая в итоговых документах чикагского саммита впервые была названа «страной-аспирантом» – наряду с Боснией и Герцеговиной, Македонией, Черногорией.

По словам эксперта Сергея Маркедонова, «грузинский вопрос» является важной частью внешнеполитического дискурса Вашингтона, дистанцирующегося от политики «перезагрузки» Барака Обамы, которая вызывает большое недовольство среди многих американских аналитиков, конгрессменов и лоббистских групп. Так, Х. Дейл, входящая в руководство влиятельного консервативного аналитического центра фонда «Наследие», считает, что «поддаваться российскому нажиму было с самого начала неверно». С ее точки зрения, на грузинском направлении следовало бы «преподать урок российским громилам».

Другой американский аналитик вице-президент Атлантического Совета США Д. Вильсон на заседании подкомитета Конгресса США по вопросам НАТО и Европы заявил, что Альянсу не стоит отказывать Грузии в членстве в Организации в связи с территориальными проблемами с Россией. По его мнению, урегулирование проблем на Южном Кавказе необходимо рассматривать в свете решений бухарестского саммита Североатлантического союза (2008 г.), в соответствии с которыми Грузия станет членом НАТО, и создавать «необходимую среду для диалога по вопросам Абхазии и Южной Осетии».

Форсирование расширения Североатлантического союза поддерживается рядом представителей американского внешнеполитического истеблишмента. Так, сенатор Ричард Лугар предложил Конгрессу США законодательную инициативу по выработке «дорожной карты», которая должна ускорить прием в НАТО трех балканских государств и Грузии.

Подобная «стратегия ускорения» имеет сторонников и в Госдепе США, в том числе по «грузинскому вопросу». В частности, рассматривается возможность приема Грузии в Североатлантический союз без подключения к Плану действий по подготовке к членству в НАТО (ПДПЧ, Membership Action Plan), признавая достаточными инструментами для этого существующий формат ежегодного индивидуального плана и Комиссии НАТО-Грузия.

Следует отметить, что в центре внимания Альянса остается не только Грузия, но и весь Южно-Кавказский регион. Подтверждением этому являются визиты представителя генсека НАТО по вопросам Южного Кавказа и Центральной Азии Джеймса Аппатурая в Тбилиси, Ереван и Баку, сделанные накануне чикагского саммита.

Можно выделить несколько аспектов негативных последствий расширения влияния Североатлантического союза на Южный Кавказ. Во-первых, вслед за Грузией встанет вопрос о членстве в Организации Азербайджана и, не исключено, Армении, что приведет к образованию в данном регионе антироссийского «санитарного кордона». Во-вторых, нельзя исключить очередной попытки грузинского руководства решить территориальные проблемы силовым путем, а это чревато прямой конфронтацией и столкновением НАТО с Россией. Наконец, интеграция Грузии в Альянс стала бы существенным фактором ослабления позиций РФ на Северном Кавказе.

Следует подчеркнуть, что очередной всплеск интереса к вопросу расширения Альянса (прежде всего за счет Грузии) послужит еще одним серьезным раздражителем в отношениях между Россией и НАТО в кратко- и среднесрочной перспективе – наряду с пресловутой ЕвроПРО.

Патовая ситуация, складывающаяся в переговорном процессе по линии РФ-НАТО по вопросу ЕвроПРО будет существенно влиять на развитие российско-натовских отношений в целом, поскольку отсутствие прогресса на данном важнейшем направлении не может быть компенсировано успехом на других, зачастую второстепенных направлениях сотрудничества.

Как отметил в сентябре 2012 г. и.о. Постоянного представителя РФ при НАТО Николай Корчунов, возможности для достижения договоренностей все еще имеются, однако они постоянно сужаются. Он обратил внимание на то, что в Брюсселе не была принята к рассмотрению ни одна из выдвинутых российской стороной инициатив. Последние предложения касались выработки четких военно-технических критериев, позволяющих оценивать соответствие развертываемой системы ЕвроПРО декларируемой цели (парирование ракетных угроз, источник которых находится вне Европы). Данные критерии должны были бы лечь в основу юридически обязывающих гарантий ненаправленности создаваемой в рамках НАТО противоракетной архитектуры против российских стратегических ядерных сил (СЯС). Зафиксированные в итоговых документах чикагского саммита соответствующие политические декларации не могут считаться достаточными.

В целом в итоговых документах саммита в Чикаго позиция Альянса в отношении Российской Федерации обозначена весьма противоречиво. С одной стороны, в соответствии с решениями лиссабонской встречи в рамках Совета Россия-НАТО на высшем уровне (2010 г.) участники чикагского саммита выступили за продолжение выстраивания стратегического партнерства с РФ и констатировали заметный прогресс, достигнутый в сотрудничестве на афганском направлении (в Чикаго российское представительство ограничивалось спецпредставителем президента РФ по Афганистану Замиром Кабуловым, участвовавшим в обсуждении блока «транзитных вопросов»), а также по некоторым другим направлениям. Со стороны Альянса проявлена заинтересованность в повышении доверия и транспарентности в сферах, касающихся обороны, стратегий и доктрин, тактического ядерного оружия, военных учений, контроля над вооружениями и разоружения.

С другой стороны, несмотря на продекларированные заверения в готовности сотрудничать с российской стороной в области ПРО, Североатлантический союз в очередной раз подтвердил намерение продвигать свой подход, предполагающий создание двух независимых систем противоракетной обороны – РФ и НАТО – с возможностью организации обмена информацией между ними и практически не учитывающий интересы России. Также в итоговой Декларации саммита выражена обеспокоенность по поводу планов Москвы по «развертыванию войск вблизи границ Альянса» (на что последовала соответствующая реакция МИД РФ). Как заявил 7 июня 2012 г. официальный представитель российского внешнеполитического ведомства А. Лукашевич, подобные «опасения лишены каких-либо оснований и… продиктованы попытками некоторых стран Альянса реанимировать «угрозу с Востока». Он напомнил о том, что за последние годы российская сторона пошла, в частности, на серьезные сокращения тяжелых вооружений в Калининградской области. Если же, по его словам, «речь идет о возможных мерах, обозначенных в ноябре 2011 г. президентом РФ, то их воплощение в жизнь будет зависеть от того, как будут реализовываться планы НАТО по созданию системы ПРО в Европе».

В целом решения очередного саммита НАТО следует рассматривать как очередные шаги по формированию глобальной НАТОцентрической модели безопасности при доминировании в ней США. Именно на это нацелен комплекс мероприятий по повышению эффективности совокупного коалиционного потенциала как в военной, так и политической сферах.

В связи с расширением функциональной сферы Альянса, охватывающей сегодня целый ряд невоенных вызовов, можно говорить о нарастании комплексных или системных угроз России, в том числе в свете повышения политической значимости Североатлантического союза, намерения придать ему роль основного проводника политических интересов западного сообщества. При этом предполагаемый алгоритм взаимоотношений Североатлантического союза с другими организациями и отдельными странами в рамках НАТОцентрической модели евроатлантической безопасности по-прежнему оставляет ограниченное пространство для сотрудничества по линии Россия-НАТО.

Марина Евгеньевна КУЧИНСКАЯ – старший научный сотрудник отдела оборонной политики РИСИ